Я бы такого никогда не сделал, но сам Норт сделал бы, и, естественно, судил он по себе.
– Если ты ее купишь, а она меня не устроит, я ее не возьму, – сказал я.
– Это именно то, что тебе нужно! – сказал Норт. – Можешь мне поверить.
Его мнению о лошади, пожалуй, можно было доверять, но это и все. Если бы лошадь предназначалась не для Николя Бреветта, я бы, пожалуй, рискнул и купил вслепую, но сейчас я не мог себе этого позволить.
– Сперва я должен ее одобрить.
– Ну, тогда мы не сговоримся! – отрезал Норт и повесил трубку.
Я задумчиво грыз карандаш, размышляя о джунглях торговли лошадьми, в которые я так наивно сунулся два года тому назад. Я полагал, что хорошему барышнику достаточно великолепно разбираться в лошадях, знать наизусть племенную книгу, иметь сотни знакомых в мире скачек и некоторые деловые способности. Я жестоко ошибался. Первоначальное изумление, вызванное царящим вокруг беззастенчивым мошенничеством, сменилось сперва отвращением, а потом цинизмом. В целях самосохранения я успел нарастить толстенную шкуру. Я думал о том, что среди всеобщей бесчестности иногда бывает трудно найти честный путь, а следовать ему еще труднее.
За два года я успел понять, что бесчестность – понятие относительное. Сделка, которая мне представлялась вопиющей, с точки зрения прочих выглядела просто разумной. Ронни Норт не видел ничего дурного в том, чтобы выдоить из рынка все возможное до последнего пенни; и вообще, он славный парень…
Телефон зазвонил. Я снял трубку.
– Джонас!
Это снова был Ронни. Я так и думал.
– Этот конь – Речной Бог. С тебя за него три пятьсот плюс пятьсот сверху.
– Я тебе перезвоню.
Я нашел Речного Бога в каталоге, посоветовался с жокеем, который несколько раз на нем ездил, и наконец перезвонил Норту.
– Хорошо, – сказал я. – Если ветеринар подтвердит, что Речной Бог в порядке, я его возьму.
– Я же тебе говорил, что ты можешь на меня положиться! – с притворным вздохом сказал Ронни.
– Ага. Я тебе дам две пятьсот.
– Три тысячи, – сказал Ронни. – И ни фунтом меньше. И пятьсот сверху.
– Сто пятьдесят, – отрезал я. Сошлись на двухстах пятидесяти.
Мой приятель-жокей сообщил, что Речной Бог принадлежит фермеру из Девона, который купил его необъезженным трехлетком для своего сына. Они худо-бедно объездили его, но теперь сын фермера не мог с ним справиться.
– Это конь для спеца, – сказал мой приятель. – Но он очень резвый и к тому же прирожденный стиплер, и даже этим чайникам не удалось его испортить.
Я встал и потянулся. Было уже половина одиннадцатого, и я решил позвонить Керри Сэндерс с утра. Комната, служившая мне кабинетом, вдоль стен которой шли книжные шкафы и приспособленные под них буфеты, была не только кабинетом, но и гостиной. Здесь
