что ли? – не понял я.
– Нет. Не знаю как объяснить… Мы живем в этой квартире сейчас, а они сорок лет тому назад. Одновременно с нами, только сорок лет назад. Понимаешь?
– Понимаю, – сказал я.
– Они здесь жили вчетвером. Муж с женой… С дочкой. Ей пять или шесть. И совсем еще маленький малыш.
– Маленький?
– Да… Четыре месяца.
– Так это какой год?..
– Пятьдесят первый.
– За два года до смерти Сталина получается.
– Наверное.
– А как ты их видишь?
– В первый раз это было полгода назад… На кухне. Я собралась что-то мыть, кажется – тарелку, потянулась включить воду и увидела ее руку, как она кран повернула, и потом ее. Я так заорала… Она не заметила… Как будто кино смотришь изнутри. И все как будто прозрачно и в то же время по-настоящему. Как голограмма.
– Прикольно.
– Ага, я чуть не съехала на этом приколе.
– А голоса… о чем они говорят… не слышишь?
– Нет, слава Богу. У них ребенок постоянно плачет. Зубки, наверно, режутся.
– И как они жили в этой однушке вчетвером?..
– Так и жили. Вон в том углу стоит детская кроватка малыша. А там, у окна, где ты, спит Настя. Это их девочка. А здесь, на синем матрасе – они сами. Утром отец ведет девочку в детсад, и до семи дома только мама с малышом. Дружно жили… Живут.
– А сейчас ты их видишь?
– Картинки нет, но ощущение присутствия есть. Дети спят, а они на кухне.
– А как ты узнала имя девочки?
– По детсадовской бирке на одежде. Я знаю, как их всех зовут. Кроме малыша.
– И как?
– Его зовут Сергей, ее – Катя, Екатерина. Салтыковы. Из Ленинграда. Эвакуированные. Остались после войны. У них, как я поняла, были какие-то проблемы там. Потому и остались. Очень интеллигентные люди.
– Видимо, происхождение подкачало…
– А что ты смеешься? Может быть и происхождение. Да, наверно, так и есть. Наверно… Точно. Я видела у них старые фотки с царскими офицерами… Иногда мне кажется, что они меня слышат… Катя… Не знаю… А почитай что-нибудь свое. Ты ведь обещал.
– Обещал… Хорошо. Только одно.
– Пусть будет одно.
– Ну слушай…
Я закрыл глаза, стараясь вспомнить начало написанного накануне, как мне тогда казалось, незаконченного текста:
Четыре черных галеона, вплывают в комнату ночную,
И воздух сумрачный едва ли раскачивает кливера.
Печальных всадников на синем пространстве зеркала рисуя,
Ложатся бархатные тени на край каррарского ковра.
Четыре беркута, четыре, четыре папских капеллана
С кормы слетают в изголовье ко мне, молчание храня.
Как будто в плаванье небесном, минуя призрачные страны,
Четыре черных
