style="font-size:15px;"> Она начала, «Ой, за гаем зэлэнэнькым, ой за гаем, зэлэнэ-энькы-ы-м…»
«Брала вдова лен дрибнэнький», – подхватили полковник и Мая.
Потом пели песни молодости, вспоминали шумную свою компанию, десятый класс вечерней школы, и как Карлик просился с ними на пляж, и приходилось его брать, хоть он и ломал пух – сидел в воде, пока не посинеет, или кривлялся, передразнивая взрослых.
«Сорвала я цветок полевой,
Приколола на кофточку белую…»
Потом Эдик потребовал тишины и, торопясь, чтоб не остановили, запел:
«Огни притона заманчиво мелькают,
Баян играет и песни там поють,
Там за столом мужчины совесть пропивают,
Девицы пивом заливают себе грудь…»
Душераздирающая песня о непутевом сыне и старушке-матери со слезой в седых ресницах почему-то оживила всех, даже развеселила. Наперебой стали вспоминать, кто куплет, а кто строку, забытые блатные песни. Когда Эдик спел: «Цыганочка Аза, Аза, сука, падла, блядь, зараза», Роза наклонилась к Игорю.
– Игорек, вытащи его как-нибудь и отведи домой, не то будет поздно.
– Эдик, – шепнул Игорь, – давай сходим на массив, здесь, сам видишь, тускло…
– А отпустят? – усомнился Эдик.
– А я с понтом пойду тебя провожать, ну и что-нибудь придумаем.
– Что-то Ленка не пришла, – громко сказал хитрый Эдик, – я пойду проверю. Кто-нибудь уходит?
– Пойдем и мы, Асенька, – сказал полковник, – заодно и Эдика проводим.
– Не надо меня провожать, что я, пяный? – запутался Эдик.
– Посидите еще, – сказала Роза, – Игорь проводит.
Эдик шел тяжело, ныряя при каждом шаге, как если бы плыл брассом или выполнял надоевшую и никому не нужную работу. Игорь, хоть и был одного с Эдиком роста, нависал над ним, или, забегая на полшага вперед, заглядывал снизу ему в лицо. Эдик был не очень пьян, и Игорь подумал: «Может, вправду взять что-нибудь, положить на запах, раз уж такая шара, и прочесть Эдику последний стишок». Он купил белое шипучее за рубль двенадцать.
– Только в темпе вальса, – попросил он Эдика, а то батьки разгневаются. Я тебя до дверей доведу, заходить не буду.
В темноте детской площадки они нащупали лодку-качалку.
– Давай ты первый, – сказал Эдик и посмотрел на звезды.
Владимир Сергеевич полагал, что прекрасно только то, что рационально. Он затеял ремонт своей квартиры с таким расчетом, чтобы нужная вещь всегда была под рукой. На третий год ремонта жизнь стала кошмаром. Тщательно продуманные и выполненные по чертежам полочки и шкафчики никак не оказывались под рукой, но загромождали то коридор, то кухню, то одну комнату, то все три сразу.
– Как ты не понимаешь, – убеждал он Розу, – когда все станет на место, ты не будешь делать ни одного лишнего движения.
– Я их уже столько сделала с твоим ремонтом, что могу больше не делать никаких до конца жизни.
Поэзию Сергеев не любил, но уважал, как всякую работу. Кроме того, он считал, что каждый
