он нужен мне?
Я сказал, что надеюсь найти Нантерра, пока он еще в Англии. Бернар Роквиль еще раз выразил сожаление, что ничем не может мне помочь, и на том мы простились.
«След оборвался», – покорно подумал я, вешая трубку. Может быть, полиции повезет больше. Хотя вряд ли полиция так уж горячо ринется искать человека, чтобы погрозить ему пальчиком за то, что он показал пистолет какой-то иностранной принцессе.
Я спустился вниз, в гостиную, и за рюмкой бренди обсудил с принцессой сегодняшний провал Хиллсборо. Потом мы с нею и Роланом де Бреску пообедали втроем в столовой. Нам прислуживал Даусон. И за время обеда я подумал о флорентийском банкете там, на севере, не больше двадцати раз.
Только после десяти, перед тем как пожелать мне спокойной ночи, принцесса заговорила о Нантерре.
– Он сказал, что с жокеем тоже может произойти несчастный случай…
– Да, конечно. Такое бывает нередко.
– Он ведь не это имел в виду…
– Возможно.
– Если с вами из-за меня что-то случится, я себе этого никогда не прощу!
– Именно на это он и рассчитывает. Но я готов рискнуть – так же, как и Томас.
А про себя я подумал, что, если ее муж не сломался сразу, увидев, как ей приставили к виску пистолет, вряд ли он сдастся ради кого-то из нас.
– С кем-то из тех, кто мне дорог или работает на меня… – повторила она и содрогнулась.
– Ерунда. Ничего он не сделает! – ободряюще сказал я.
Принцесса тихо ответила, что надеется на это, и ушла спать.
Я снова обошел большой дом, проверяя замки и раздумывая, чего я еще не предусмотрел.
Наутро оказалось, что кое-чего я действительно не предусмотрел.
В семь часов, когда зажужжал внутренний телефон, я уже проснулся. Даусон сонным голосом попросил меня подойти к городскому телефону, потому что мне звонят. Я взял трубку и услышал голос Уайкема.
Конюшня по воскресеньям просыпается рано, как и в другие дни. Я привык к ранним звонкам Уайкема – он всегда вставал в пять. Однако сегодня голос у него был такой встревоженный, каким я его еще никогда не слышал. Поначалу я принялся даже мучительно соображать, что такого я мог натворить во сне.
– Ты… ты понял, что я с-сказал? – Он даже заикался от волнения. – Две! Д-две лошади п-принцессы! М-мертвые!
– Две?! – Я резко выпрямился и похолодел. – Как? То есть… которые?
– Они лежат мертвые у себя в денниках. Уже окоченели. Должно быть, прошло несколько часов…
– Которые? – со страхом повторил я.
На том конце провода ответили не сразу. Уайкем и в лучшие времена плохо помнил клички лошадей, и сейчас, должно быть, у него в голове прокручивался длинный список героев былых времен.
– Те две, что участвовали в скачках в пятницу, – сказал он наконец.
Я онемел.
– Эй, ты слушаешь? – окликнул он.
– Д-да…
