сучку, от которой к тому же разило дорогим куревом. Как и от него самого. Он всадил свой штык в неё, потом ускорился, но особого удовольствия получить не успел.
Топор обрушился на Руслана и раскроил ему череп, заляпав Яну кровью. Фигура вышла из тьмы. Яна уже собиралась закричать, но от удивления проглотила язык.
– Ефим Константинович?
– О, даже вспомнила моё отчество, богатенькая сучка. А то всё дед Ефим, да дед Ефим.
– Я не понимаю…
– Ну ещё бы! Только послушайте её, она не понимает! Смех, да и только. Обкурилась, напилась и стала трахаться, куда уж тебе что-то понимать. Твои папаша и мамаша всегда хорошо мне платили, чтобы я за тобой следил, и чтобы ты не натворила всяких глупостей. Но сейчас соседи, которых ты со своими друзьями в конец уже достала, заплатили мне больше. Сказали: «Дед Ефим, разберись, а?» Вот я и разбираюсь.
Топор ударил Яну по рту, выбив зубы и частично лишив языка. Отрубив жертве руки и ноги, дед Ефим навалился на неё сверху. Давно он уже не был с женщиной, ох давно. Но «Виагра» творила чудеса. Он трахнул извивающуюся и истекающую кровь Яну, а затем отрубил ей голову.
Всё должно было выглядеть так, как будто на подростков напал маньяк. Они курили, пили и трахались, а затем их всех убили. Однако кое-кого перед смертью ещё и изнасиловали, но это же дело десятое. Главное, что старый сторож дед Ефим деньги соседей Яны отработал, правда, теперь было немного неудобно перед её родителями. Но он не думал, что они будут так уж горевать по беспутной дочурке, которая перед смертью успела и курнуть, и бухнуть, и перепехнуться.
Сверчок
Ольга Краплак
Оно дергалось внутри правой груди. Притаилось там. Наверное, крохотная личинка проникла через дырочку в соске и там разрослась в слоях жировой ткани. Наверняка это все тот сверчок мерзкий, которого недавно мы убили. Скакал, небось, по мне, когда я спала и видела кошмарные сны, лапками острыми царапал, да и прокрался со своим яйцом под пижаму.
Я ощущала болезненные шевеления, а временами и то ли свист, то ли писк слышался, жуткий, предсмертный. Тараканий вопль, словом. Я закатывала футболку у зеркала в прихожей и рассматривала, как оно там подрагивает под кожей, а когда я звала маму, чтоб она увидела все это тоже, это убожество замирало и не выказывало себя. А затем и вовсе сдохло. Наелось, насвистелось себе, да и все. И когда оно стало разлагаться, то у меня поднялась температура. Я торжественно объявила маме, что не выдумываю. Вот, тридцать семь и два! Значит, точно сепсис. Или рак. Мама ответила в рифму, а я расплакалась.
Умылась. Достала паспорт из книжки декадентских стишков. Надела приличный, но колючий свитер, прицепила брошь с зайчиком на лацкан пальто и отправилась в поликлинику, респектабельная и очень несчастная. А мама стояла на пороге со своей дурацкой сигаретой, будто её это не касается, и была совершенно права.
Я шла и глядела, щурясь, на слишком
