провожать? Дилемма.
Проводил, помялся у подъезда, потом рванул за Элей в лифт, и был приглашён, что называется: «на палочку чая». То ли грузин встал на котурны, то ли Лялино предстоящее замужество требовало форы, но скверный осадок от вчерашней ночи растаял, если не совсем, то частично. Будущее, при мастерстве Эли и рвении Мираби, вселяло надежду.
За год сыграли две свадьбы, первая Лялина прошла комом. Ляля всё пыталась обернуться во флёрдоранж, закутаться в фату, но Эля кричала на подругу и топала ногами:
– Ляля! Какая фата, какие дружки, какой букет невесты? Одумайся! Тебе скоро внуков нянчить! Пришла, расписалась и ушла! И никаких белых платьев. Строгий костюм и скромный букетик.
– А шляпку, ну хотя бы шляпку можно? – не унималась тщеславная Лялька.
– Шляпку можно! – смилостивилась Эля.
На свадьбе жених опрокидывал рюмку за рюмкой, к концу вечера осатанел вконец, и синдром Отелло взыграл в нём в полную силу. Он носился за Лялей по всему залу, выдёргивал из рук партнёров и допрашивал строго и основательно. Подозревал и обличал.
Не удушил Отелло Лялю только потому, что никто не удосужился ему предъявить доказательство Лялиной измены в виде платка, расшитого по белому полю земляниками.
Элина свадьба, напротив, получилась скромная и достойная. Высокая, стройная, просто роскошная Эля и её грузин смотрелись, как дагерротипы сановных предков.
Эля была в причёске «плюнь мне в одно ухо» – копна прекрасных рыжих волос была уложена на одну сторону. С одной стороны лица Эля получалась роскошной импортной дивой, а с другой – царицей шамаханской.
Потекла спокойная размеренная семейная жизнь с дружбой домами. На работе подруги делились между собой заветными сердечными тайнами и самыми последними рецептами кухни народов мира. Но если для Эли замужество обернулось ступенькой вверх по лестнице жизни, то Лялю замужество упорно спихивало на самую её обочину.
Летали с Вадимом в Москву на прослушивание: образовалась вакансия в ансамбле «Лейся, песня!». Вадим успешно прошёл собеседование, вокал и прочие тесты, но накануне знакомства с коллективом наелся водки в «Праге» так, что ни о каком представительстве не могло быть и речи.
Он мертвецом валялся на гостиничном диване, и Ляля кудахтала над ним с мокрым полотенцем. Можно ещё было всё исправить, позвонить, объяснить, признаться, наконец! Ляля плакала, просила, но Вадим требовал продолжения банкета, вырвался из Лялиных объятий, унёсся в бар и к вечеру был ещё хуже, чем утром.
Ляля позвонила сама, насчёт Вадима её слушать даже не стали. Только недавно нежно простились с серьёзно и надолго запивающим клавишником. Ей неожиданно предложили явиться на прослушивания в бэк – вокал.
Ляля поблагодарила, сказала, что подумает и никуда не пошла, и, конечно, никогда и никому об этом предложении не рассказала, щадя самолюбие своего талантливого и непутёвого мужа.
Домой ехали пристыженные и недовольные
