смерти он не изменит своим привычкам!.. Да и неужели они решили, будто дух Василиоса Спанидаса так легко обуздать?
– Сынок, прошу тебя, ты должен выслушать меня! Субаши бы не стали, но ты-то…
– Я слышу вас, баба́м, слышу! Однако в этот раз я не в силах ничем помочь. Двое Пашей свидетельствовали о вашей ссоре при султане и все улики против вас… Против канун-наме50 не поспоришь.
Неужто снова Ибрагим-бей? Раздражённый и немного уставший… Значит, первый голос, показавшийся чем-то смутно знакомым… да разве такое возможно?!
Геннадиос поднялся на ноги и, отдавив крысе хвост, так что та, пискнув, убежала в свою нору, медленно подошёл к решёткам. Вот уж правда: сцена, что предстала перед ним, стоила того самого «посмеяться!». Ибрагим-бей сжимал кончиками пальцев блюдце со свечой, но Мустафа-Паша так часто дёргал его за рукав мундира, что блюдце чуть не выпало из рук сына.
– Послушай. Ты должен мне поверить: я не убивал своего брата! Не убивал! Какой мне в этом смысл?.. – всё ещё лепетал заключённый, хватая отпрыска за запястье. Он, впрочем, так сильно старался уверить сына в этом, что казался подозрительным. Геннадиос просунул руки сквозь решетки и прильнул лбом к холодным железкам.
– Искать скрытые смыслы – это наша с Пашой задача, баба́м. Мы обо всём позаботимся, – примирительно проговорил Ибрагим-бей, но всё равно закатил глаза, когда паникёр-отец отказался проходить в камеру сам, и несколько аскеров затолкали его туда силой.
Даже оказавшись за решёткой, Мустафа-Паша крепко схватился за прутья, и пока аскеры затворяли камеру, всё ещё пререкался с сыном:
– Я не знаю, сынок! Я клянусь, что не знаю, как тот нож оказался в руках убийц.
– Мы обо всём позаботимся, Паша́м, – размеренно отвечал сын, стискивая зубы, и развернулся на носках, предупредительно подняв ладонь в воздух. «Хватит, я больше не хочу ничего слышать!» Наблюдая за нервозностью сурового чауша, Гена всё шире улыбался. Нелёгкая же доля досталась бедняге Ибрагиму!
– Сынок! Сынок!
На последний зов отца чауш только посветил ему издали мундиром и погонами на плечах. В качестве исключения аскеры оставили на столике возле кровати Паши две свечи, и от их света тюремный коридор озарился теплом. Впрочем, темничная обстановка и без того испугала изнеженного государственного мужа, и Геннадиос всё выше поднимал уголки губ. Что-то он не припоминал, чтобы кто-то из братьев Мехмеда или же сам дорогой друг страдали такой тревожностью… многолетняя служба у османского султана до добра не доводит!.. Как часто визири в их время лишались голов то по одному, то по другому обвинению?.. Даже знаменитый Паргалы Ибрагим-Паша не избежал подобной участи!
– Паша́м, – весело позвал грек, когда из соседней камеры послышались чётко различимые всхлипы. – Полно вам, полно. Здесь не так уж и плохо. К тому же, компании лучше, чем моя, вы не найдёте во всём Стамбуле.
– Кто здесь? Где вы? –
. Канун-наме (турк.) – свод законов
