замок.
– Повинен в убиении бессчетного числа людей из бедняков.
«Повинен. Глупцы не понимали, что их пустые бунты лишь сердили. Какая трата времени и сил!»
Нимея медленно открыла загадочный тайник. О небеса!
Засушенное ландыша соцветье… Она, гуляя, собрала букет и, не успев дойти до комнат, столкнулась со Свартуром в коридоре. Он попросил, сверкнув глазами, отдать ему цветы. Когда невинный, нежный стебелек был сжат в его перчатке, у девушки перехватило дух. Почувствовав опасность, она покинула поспешно коридор, а он… он сохранил ее невольно отданный подарок.
– Повинен в отравлениях влиятельных, порядочных господ.
«Повинен, что очистил всю верхушку от недалеких дураков, поставив на их место тех, кто был готов служить. Повинен, но не чувствую вины».
Нимея слышала, как участился сердца стук: там, в тайнике, лежал ее прекрасный гребень. Она его когда-то обронила. А он… он точно вор, его себе забрал и спрятал.
– Повинен в предательстве Его Величества и королевства в целом.
«Повинен, за то и поплачусь».
Нимея третий дар достала. Письмо для нее самой. «Я знаю, ты не прочитаешь, и оттого я смел… – посланье начиналось. – Лишь о тебе я грезил, – писал он острой, но разборчивой манерой, – лишь для тебя затеял всю игру!»
Забрав и гребень, и пергамент, и цветок, Нимея вышла в коридор, прошла от залы к залу – и, наконец, увидела двоих. Жених и брат. Те подошли, обнять пытались, но девушка шагнула чуть назад.
– Как все прошло?
– Довольно быстро, – заверил брат.
– Он улыбался.
Нимея удивленно взглянула жениху в глаза.
– Смотрел на наш балкон и улыбался. Больной мерзавец.
Но она не разделила возмущений. Лишь вспомнила две строчки из письма: «И перед смертью, стоя на коленях, я вспомню твои дивные глаза. И улыбнусь. Прощай, моя голубка. Чудовище способно на любовь».
…И сможет ли она смотреть как прежде на брата и любимого Героя? Кто теперь жертва, кто злодей? И не припомнит ли при первом же семейном споре, как трепетно любил ее Свартур? И не подумает ль однажды: «Ах, лучше б выбрала его»?
Так навсегда коварная усмешка застыла на красивых, изящно нарисованных устах».
Мелодичность рассказа и мягкий голос Даррита погрузили Омарейл в легкую дрему, из которой ее вырвал стук в дверь. Она резко распахнула глаза и удивленно взглянула на Норта. Тот тут же подобрался и громко спросил:
– Кто?
– Вы просили принести вам вечернюю газету, господин, – раздался за дверью юный голос.
Мальчишка-разносчик передал Дарриту свежую прессу, получил монету и ушел.
Расслабившись, Омарейл взяла в руки лалу и стала играть на ней, вспоминая давно забытые мотивы. От музыки ее отвлекло мягкое «хм». Она посмотрела на Даррита, удобно устроившегося в кресле, но из-за газеты не увидела
