раскрыв рот, верить в немыслимые открытия и одновременно в утерю всех доказательств. Оставьте это шизофреническое счастье романистам! Этот парень по части трюков заткнёт за пояс обезьяний хор из зоопарка! Всё это чушь собачья!
– Ну а поэт-американец?
– Выдумки сумасшедшего!
– Я своими глазами видел наброски из альбома!
– Челленджер не мог нарисовать ничего подобного в альбоме?
– Вы думаете, Челленджер сам изобразил животных?
– Сам! Без сомнения! А кто ещё?
– Ладно, замнём, а фотографии?
– На этих фотографиях различима только расплывающаяся чернота. Вы же сами только что сказали, что разглядели там только птицу!
– Птеродактиля!
– Ну, если он так считает! Он сам вбил в вашу голову, что это птеродактиль!
– Ладно, а кости?
– Первую кость он позаимствовал из своего бифштекса в ресторане! Вторую слепил на досуге! Небольшая ясность ума, запасы школьной смекалки, кое-какие знания и умения, и вы сами смастерите что вам угодно, можно по выбору сфальсифицировать и кость, и фотографический снимок!
У меня голова пошла кругом. Скорее всего, действительно, я слишком хотел принять желаемое за действительное. I had been premature in my acquiescence. И затем меня осенило.
– Вы пойдёте на собрание? – спросил я.
Тарп Генри на мгновение задумался…
– Это не слишком популярная персона, ваш гениальный Челленджер – сказал он, растягивая слова, – куча людей точит на него ножи и готово расправиться с ним при первой же возможности. Я наслышан, что это самый ненавидимый человек в Лондоне. Если про это прознают студенты медики, они наверняка припрутся на лекцию и жуткого скандала тогда не оберёшься. Честно говоря, мне не очень хочется тусоваться к клетке для тигров или в палате для буйных душевнобольных в Бедламе.
– Неплохо было бы всё-таки отдать ему должное и ознакомиться с его доводами в его личном изложении.
– Хорошо, раз этого требует справедливость! Тогда я – ваш компаньон на весь этот вечер!
Когшда мы прибыли к лекционному залу Зоологического института, там бывло много больше публики, чем я мог ожидать. Электрические кареты одна за другой разгружали у парадного подъезда серьёзнейших, насупленнейших, седовласейших профессоров, а публика попроще втекала через общий сводчатый вход. Было ясно, что здесь собирается не только научная элита, но и широкие народные массы. И правда, едва мы сели на свои стулья, нам сразу стало понятно, что от задних рядов и галерки, которые вели себя более чем разнузданно, можно ожидать любых сюрпризов. Обычно такого рода наглостью славились медики. Я подумал, что во многих больницах сейчас возможно нет ни практикантов, ни врачей и дела некоторых пациентов складываются очень плохо. В основном публика вела себя добродушно, но под этим добродушием
