прикончил свою сосиску.
– Ну, не завтра, так через день-другой. Ведь так?
Мать кивнула и опять выпустила дым. Придерживая себя за локоть, она курила и глядела на окна Дейва.
– Как сегодня было в школе? – спросила она, но казалось, что ответ ей не очень нужен.
Джимми пожал плечами:
– Нормально.
– Я видела эту вашу учительницу. Хорошенькая.
Джимми промолчал.
– Даже очень хорошенькая, – повторила мать, сопроводив эти слова серой лентой дыма.
Джимми по-прежнему молчал. Он часто не знал, что сказать родителям. Мать вечно такая измученная, изможденная. Уставится на что-то, невидимое Джимми, курит одну сигарету за другой и никогда ничего не слышит с первого раза – Джимми приходится все ей повторять. Отец, тот обычно был злой и раздраженный, и даже когда он не злился и вроде бы был весел, Джимми знал, что в любую секунду он может опять превратиться в злобного алкоголика, способного дать затрещину Джимми за какое-нибудь слово, над которым только посмеялся бы полчаса назад. А еще он знал, что, как ни притворяйся, в нем самом тоже сидят и отец, и мать – материнская молчаливость и отцовские вспышки ярости.
Когда Джимми переставал думать о том, как хорошо быть парнем мисс Пауэлл, он начинал прикидывать, каково быть ее сыном.
Сейчас мать смотрела на него, держа сигарету возле уха, буравила пристальным взглядом маленьких глаз.
– Чего ты? – спросил он со смущенной улыбкой.
– У тебя чудная улыбка, Кассиус Клей.
И она улыбнулась ему в ответ.
– Да?
– Правда, правда! Вырастешь – будешь настоящим сердцеедом.
– Угу. Вот и пусть, – сказал Джимми, и оба рассмеялись.
– Мог бы быть и поразговорчивее, – заметила мать.
«Да ведь и ты могла бы», – хотелось сказать Джимми.
– А впрочем, и так сойдет. Женщины любят молчаливых.
Из-за плеча матери Джимми увидел отца, неверными шагами выходившего из дома в мятой одежде, с лицом, опухшим не то со сна, не то с перепоя, не то от того и другого вместе. На собравшихся он смотрел недоуменно, словно не понимая, откуда взялись эти люди и зачем они здесь.
Мать проследила за взглядом Джимми, потом перевела глаза на него. Теперь она опять была измученная, улыбка исчезла с ее лица так бесповоротно, что казалось странным, что она вообще была способна улыбаться.
– Эй, Джим…
Он любил, когда она звала его «Джим». Это рождало между ними особую доверительность.
– Да?
– Я так рада, что ты не полез в ту машину, мальчик мой!
Она поцеловала его в лоб, и Джимми увидел, как заблестели ее глаза, а потом она встала и, повернувшись к мужу спиной, отправилась туда, где были матери других мальчиков.
Джимми поднял глаза и увидел в окне Дейва, опять глядевшего вниз прямо на него. Позади Дейва в комнате горел мягкий желтый свет. На этот раз Джимми
