повторил свой вопрос Петр и гневно сверкнул очами. – Вы же грезили о будущем, молились и семьями встречали Рождество, каждый раз несущее в своем течении множество подводных камней, но и подсказок, подарков, поблажек.
– Она куда-то всегда бежала – петь, рисовать, учить математику, языки. Я оказался не тот, – грустно подытожил Александр. – Мрачный диссидент, маленький рычаг для чьего-то рывка.
– Бесы? – поинтересовался Павел у Петра.
– Жертвы, – ответил Петр и хихикнул. – Загляни в книгу будущего, я знаю, что нам нельзя, но ты не нагло пялься, а занырни только краешком глаза. Видишь, как он кончит? Отрежет голову Голощапову – и кинутся на него псы!
– О чем ты подумал, когда она сказала тебе, что не будет свадьбы, мечтой о которой ты жил четыре года? – как будто начал издалека Павел, даже и не покосившись в сторону запретной книги.
– Я умер тогда, как мой отец, но от другой муки и совсем в другой тюрьме. Я умер от боли вот здесь, – и он ткнул пальцем себя в грудь. – А тюрьма моя была здесь, – и он показал на свой лоб.
– Но воскрес же потом? – улыбнулся Петр. – Прямо полубог. Но от любви-то многие выздоравливают, ты не заносись.
– Воскрес, – вздохнул Александр. – И почувствовал на себе лицо, как оно у меня выросло.
– Скорбный лик, – уточнил Павел.
– Что тогда случилось? – обратился он доброжелательно к Лидии, незримо присутствовавшей при разговоре и обретшей зримые черты, только когда вопрос подошел к ней вплотную, залез в ухо и дотронулся, пройдя через внутренние лабиринты, до губ. Она была совсем уж седой, хотя сквозь эту седину угадывались когдатошняя рыжинка и худоба, бестелесность.
– Меня потрогал за волосы один человек и спросил: «Говорят, ты выходишь замуж?»
– И что ты ответила? – для проформы спросил Петр.
– Я сказала, что не знаю, – ответила Лидия. – А тот, кто потрогал, сказал, что раз не знаю, значит нет, не выхожу. Угостил апельсином, оторвав дольку от своей половинки. Свадьба была назначена на середину мая, вопреки дурным поверьям «в мае жениться – век маяться».
– Что это там у нас? – поинтересовался Павел и снова пошевелил воображаемым, но только одним правым крылом.
– Уже ищу. Вот, кажется, вот этот, – радостно взвизгнул Петр. – Он был у нас два года назад. Помнишь его? Позвать?
– Да как ты его теперь позовешь, он ведь уже на покое. Только облик.
Они увидели старца с ясным ликом, который, заметив Лидию, махнул рукой, пытаясь отогнать ее тень.
– Замолил, – констатировал Петр. – Мучился страстью, терзался, но не лукавил, никакого не нанес урона ни детям своим, ни роду, пережил, как огонь, сгорел, но не дотла. Не люблю таких!
– Он потрогал меня за волосы, – вдруг заговорила Лидия, – неожиданно подойдя сзади, а через несколько дней, поздно вечером, когда уже никого не было в здании, в темноте коридора, ведущего в его рабочий
