узнавал новости отовсюду – от бродячих музыкантов и скоморохов, торговцев, коробейников, монахов и так далее; и если принесенная весть ему не нравилась, он мог, не смущаясь, выбранить короля Генриха дурнем или младенцем. Я сам слышал, как он разглагольствовал возле рыбачьих лодок: будь я королем Англии, я бы сделал то-то и то-то; а когда я выезжал проверить сторожевые костры на холмах, хорошо ли они сложены и сух ли хворост, он частенько кричал мне из-за бойницы: «Ты уж там догляди хорошенько! Не подражай нашему слепому королю, все осмотри и ощупай собственными руками». По-моему, он вообще ничего не боялся в мире. Так мы и жили в Пэвенси, в маленькой комнате Башни.
Однажды ненастным вечером нам доложили, что прибыл посланец от короля. Мы только что вернулись из Бексли, весьма подходящего места для высадки десанта, и насквозь продрогли от скачки сквозь холодный туман и морось. Де Акила велел передать, чтобы гонец либо разделил трапезу с нами, либо подождал внизу. Через минуту снова появился Джихан и доложил, что тот велел подать лошадь и ускакал.
«Ну и леший с ним! – сказал Де Акила. – Охота была дрожать в нетопленом Холле со всяким шалопаем. Он что-нибудь передал?»
«Вроде нет, – отвечал Джихан. – Разве что… Кажется, он сказал, что если собаке лень уже и брехать, пора выгонять ее из конуры».
«Ого! – воскликнул Де Акила, потирая свой крючковатый нос. – Кому же он это сказал?»
«Собственной бороде, но отчасти и седлу, когда садился на коня», – отвечал Джихан Краб.
«Какой рисунок был у него на щите?»
«Золотые подковы на черном поле».
«Значит, он из людей Фулка», – заметил Де Акила.
Пак удивленно поднял бровь.
– Золотые подковы на черном поле – это не герб Фулков. На их гербе…
Рыцарь прервал его властным жестом.
– Ты знаешь подлинное имя злодея, – молвил он, – но я буду называть его Фулком, ибо я обещал этому человеку, что, рассказывая о его злых деяниях, я не дам догадаться, о ком речь. Я переменил все имена в этом рассказе. Правнуки его, может быть, ныне живы.
– Ну, что ж! – улыбнулся Пак. – Рыцарь верен своему слову даже и через тысячу лет.
Сэр Ричард слегка наклонил голову и продолжал: «Золотые подковы на черном поле? – задумчиво повторил Де Акила. – Я слышал, будто Фулк присоединился к баронам. Если так, то король, должно быть, взял верх. Впрочем. Фулки всегда были изменниками. И однако, нельзя было отпускать его из замка голодным».
«Он поел, – доложил Джихан. – Брат Гилберт принес ему мяса и вина с кухни. Он поел за Гилбертовым столом».
Этот брат Гилберт был ученым монахом из Баттлского аббатства, который вел счета поместья Пэвенси. Высокий, с вечно бледными щеками, он считал не только деньги, но и свои молитвы, для каковой цели при нем всегда были четки – длинные бусы из нанизанных на шнур темных орешков. Они всегда висели у него на поясе, вместе с пеналом и роговой чернильницей, и
