лет не видел муравьев, но мальчишкой не раз наблюдал, как они тащат к себе таракана или обчищают крысиный скелет. Воспоминания были живыми и яркими. Муравьи наравне с тараканами и крысами выучились жить в соседстве с людьми. Бетон городов заполонил половину земного шара, половина животных попала в списки исчезающих видов, но за муравьев никто не волновался. Спасибо, не беспокойтесь, с ними всё в порядке, крошки фастфуда ничуть не хуже дохлой лесной живности.
Приспосабливайся или умри.
Будь у Амоса философия, она бы в этом и состояла. Леса сменяются бетоном. Попадешься на дороге, в него и закатают. А вот если научишься жить в трещинах, тебе ничего не грозит.
Трещины есть везде.
Вокруг него кишел муравейник Цереры. Те, кто был на вершине пищевой цепочки, покупали закуски или билеты на челноки, а то и на дальние рейсы. Но и в здешних трещинах народ тоже обитал. Девчонка лет десяти, не старше, с грязными длинными волосами, в розовом спортивном костюме, из которого давно выросла, исподтишка разглядывала пассажиров. Поджидала, пока можно будет стянуть оставленный на минуту без присмотра багаж или ручной терминал. Поймав на себе взгляд Амоса, она метнулась к служебному люку в основании стены.
Хоть в трещине – но живет. Приспособилась, а не умерла.
Амос снова сглотнул, поморщился от боли. Услышав гудок ручного терминала, он поднял взгляд на табло расписания, занимавшего половину обзора в зале. Яркие желтые буквы на черном фоне – разборчивость здесь важнее красоты. Дальний рейс на Луну подтвержден, вылет через три часа. Амос постучал по экранчику терминала, сообщая автоматической системе, что будет на борту, и стал искать, как убить время.
У выхода оказался бар, так что долго искать не пришлось.
Не желая напиваться, Амос ограничивался пивом: пил медленно, методично и махал бармену с таким расчетом, чтобы новый стакан поспевал к окончанию предыдущего. Ему хотелось забыться и расслабиться, и он хорошо знал кратчайший способ.
Бар не баловал играми и развлечениями, поэтому Амос сосредоточился на стакане, бармене и следующей порции пива. Ком в горле рос с каждым глотком. Амос не обращал внимания. Остальные посетители вели себя тихо: уставились в ручные терминалы или перешептывались, собравшись небольшими компаниями. Все чего-то ждали, куда-то собирались. Этот порт был для них не целью, а только шагом на пути куда-то – прошел и забыл.
Лидия умерла.
Он двадцать лет думал о ней. Отчасти, конечно, из-за тату с ее лицом, набитого у него против сердца. Стоило, сняв рубашку, посмотреться в зеркало, чтобы вспомнить. И каждый раз, когда приходилось делать выбор, тихий голос спрашивал его, чего бы хотела Лидия. Получив сообщение от Эрика, он сообразил, что двадцать лет не виделся и не говорил с ней. Значит, она была двадцатью годами старше, чем тогда, когда он ушел. Сколько же всего? Ему помнилась седина в ее волосах, морщины у глаз и у губ. Старше его, пятнадцатилетнего.
Тогда старше были почти все.
А теперь она умерла.
Наверное,
