свет потолочных зеркал освещал лишь самые оживлённые перекрёстки, на которых в странных позах, согнувшись, сидели мужчины от тридцати и старше. В остальных местах для освещения применялись странные грушевидные лампы, свисающие с потолков. Роботов, боди-модификантов и китайцев – универсальных мерил современности любого посёлка – видно не было. Зато парами и в одиночку прогуливались одетые в тусклые куртки пенсионеры.
Проехав метров триста вглубь жилого отсека, трамвай остановился на следующей остановке. Старичок, отобравший первую мобилу Леонида, вышел, а вместо него в салон завалилась толпа из трёх десятков человек всех возрастов. Егорову это показалось странным: ведь салон рассчитывался всего на двадцать с небольшим пассажиров, почему бы не дождаться следующего? Слово «давка» Леонид, житель комфортных столиц, слышал раньше, но вспомнил с трудом – находилось оно в предпоследнем томе личного лексикона по употребляемости. На соседнее с Егоровым сиденье уселся юноша лет восемнадцати, тут же принявшийся лузгать семки и сорить вокруг. Спустя минуту бабулька, нависшая над юношей, проворчала:
– Уступите место, ирод. Эх, молодёжь, совсем старых не уважает.
Паренёк тут же соскочил, и бабулька хлопнулась рядом с поэтом, грубовато сдвинув его ближе к окну. Егоров решился спросить её:
– Простите, не подскажете, а где улица Космолётчиков?
– А вы, судрь, не местный, что ли? – спросила в ответ старуха.
Егоров решил, что неплохо бы прорекламировать своё будущее выступление:
– Я космический поэт. Прибыл к вам на гастроли. Мне нужно попасть в киноклуб.
– Ах, поэт! – воскликнула бабулька и почему-то рассмеялась. В салоне послышалась ещё пара смешков. – Поэмы! Выходите, судрь поэт, через одну остановку.
Егоров снова уставился в окно и попытался сравнить пейзажи с чем-то уже виденным ранее в жизни. «Тавда» не была самым старым космическим судном, которое ему случалось видеть, однажды ему пришлось выступать на цыганской орбитальной станции «Ромул-2480». Цыгане обитали внутри станции в самодельных шатрах и кибитках, занимавших десяток вертикальных уровней. Несмотря на преклонный возраст, орбитальная станция показалась ему тогда ухоженной и чистой, хозяева-бароны регулярно проводили ремонт, а цветастые шатры и наряды жителей не давали глазу заскучать.
Здесь же, в «Тавде», капитальный ремонт жилого сектора, похоже, не делали ни разу за два века существования корабля. Обстановка всё больше напоминала окраины старых районов в спальных агломерациях космических городов – безликие жилые блоки, функциональность и дешевизна. Егорову были по душе простота и технический минимализм, но нрав жителей казался всё более странным.
В голове у Леонида родилась строка, способная стать линейным короткостишием:
«Утробно у Тавды тандырное нутро…»
Пришло время выходить,
