из послевоенной Германии, – о депортациях, массовых убийствах, о концлагерях и газовых камерах. И так же, как многие другие, во все времена задающие этот вопрос, я спрашивала себя: «Как могли люди допустить такое? Они должны были знать, они видели эшелоны, заборы, видели дым над лагерем. Как они могли оставаться в стороне?» Но теперь я поняла.
Ставкой сегодня был не выбор между жизнью и смертью. Покровительство Колума, скорее всего, защитило бы меня от физической расправы. Но руки мои, державшие фарфоровую ступку, сделались влажными и холодными при мысли о том, что я встану, одинокая и беспомощная, перед целой толпой местных жителей, солидных и уважаемых, жаждущих крови и расправы, дабы скрасить скуку повседневной жизни. Люди – это стадные животные, так уж повелось.
Они стали такими еще в пещерные времена, когда оружием слабых и безволосых созданий была лишь хитрость. Люди выжили благодаря тому, что объединились в группы; они поняли, что безопасность в числе. Это знание влилось в кровь, именно оно управляет толпой. Тысячелетиями выход из стаи, противоборство с ней означали смерть для того, кто решался на этот шаг. Противостояние толпе требует не просто личного мужества, оно требует идти против инстинктов. Я боялась, что с этим не справлюсь, и стыдилась своей слабости.
Кажется, прошла вечность, прежде чем дверь отворилась и появилась Гейлис, невозмутимая и спокойная. Она держала в руке кусочек угля.
– Нам надо пропустить раствор через фильтр, когда он закипит, – произнесла она, словно продолжая прерванный разговор. – Пропустим через уголь и муслин, лучше способа нет.
– Гейлис, не мучайте меня! Что с мальчиком?
– Ах это!
Она небрежно повела плечом, но в уголках губ таилась злая улыбка. Впрочем, она тут же рассмеялась.
– Видели бы вы меня! О, я была такая хорошая, просто жуть! Воплощение женской заботы и доброты, и еще капелька, буквально самая малость материнской нежности… О Артур! – начала она. – Если бы Господь благословил наш союз… На это надежды не очень много, скажу вам честно, Клэр, – вставила она, на мгновение выйдя из образа, но тотчас вернулась к декламации: – О мой дорогой, что бы ты ощутил, если бы твой собственный ребенок попал в такой переплет? Нет сомнений, что мальчуган пошел на воровство только из-за голода. О Артур, неужели не найдется в твоем сердце немного милосердия – ведь ты воплощенная справедливость! – Она шлепнулась на стул и захохотала, пару раз ударив себя кулаком по ноге. – Какая жалость, что здесь нет театров!
Шум толпы как будто изменил интонацию, и я, не обращая внимания на самолюбование Гейлис, подошла к окну посмотреть, что там теперь происходит.
Толпа расступилась; мальчишка кожевенника вышел из дверей и двинулся по проходу, сопровождаемый с одной стороны священником, а с другой – судьей. Артур Дункан раздулся от самодовольства, кланяясь и кивая наиболее почтенным гражданам среди собравшихся. Что до отца Бейна, то на его физиономии, походившей на мороженую картофелину,
