вы изволили, живы одни пейзажи.
Всё остальное, и люди, и селенья даже
В реку забвенья греческую, в Лету, канули. Нет лиц, обычаев и нравов,
Всё и Земля – одна сплошная рана.
Мари Фабьяна внемлет и вздыхает: «Несчастливец, как его жаль, у себя на Родине он был судьбою взыскан и партию достойную мог бы составить быстро. Ведь и красив, и статен, а как манерами опрятен! Ах, Боже, Мари, Мари, пора закрыть сей разговор! Пора, но трудно чувствам дать отпор!»
– Но ведь Париж стоѝт! Я б так хотела хоть разок, хоть издали воззреть на это чудо: Нотр-Дам, Лувр и Тюльери, Версаль! Как Дидерот сей город описал. Ведь вы, Фабьен, родились недалёко от парижских стен?
– Ваша правда, и визитировал сей город многажды, но нынче не желаю. С тех пор, как прачки и кухарки в Версаль пришли и королю указы диктовали, Париж уже не тот, он утонул в моей печали. Нет-нет, Парижа нет. Толпа сей город очернила. И королём верховодила! Когда король публично напялил на себя колпак простолюдина, терпенью нашему пришёл конец, оно иссякло как вода в оазисе пустынном. Тогда нам уяснилось, что злополучья Родины усугубились, она летела в бездну, и, не умедля, принялись мы готовиться к отъезду, но времени уж мало оставалось. И вот я тут, один, скитаюсь…
Мари молча разглядывала едва отличные черты лица Фабьена. Даже тьма способна не была сокрыть их буйное движенье и страстное души горенье. Фабьен пылал костром в ночи, томился он своей юдолью, страдал неугасимой болью. Горячность гостя Маша желала бы расстроить и женской силой успокоить. Провесть ладонью от бровей до подбородка, ощутить пробойную шершавость небритой день щетины, смирить огонь и жар сего мужчины, коснуться губ, горящих пылом фраз, прикрыть развеянными пальцами затянутые влажной поволокой очи, шепнуть им: «Тише, тише!». Но нету мочи, и молвила Мари чрез силу:
– Однако с тех времён сердитых прошло немало лет, В стране порядок воцарился, разве нет? И волю императора она диктует всему свету! Австрийская монархия роднёю стать прину̀ждена, и Пруссия унижена, в союзе быть она должна, что ж до нас, то я не знаю… Право слово, будь я француженкой, пусть принесла она мне множество потерь, гордилась бы своей страной теперь, пусть даже тиранией, как здесь горжусь своей Россией!
– Да, узурпатор успокоил быдло,
Его старанье зря не сгибло.
Приходят вести, будто им вполне довольны,
И даже многие изгнанники вернулись к жизни вольной.
Но есть один большой нюанс,
Ведь мой монарх – король Louis, roi de France13!
Так император Александр тоже говорил,
– Фабьен почти кричал в немалой ажитации,
– Не ждал я от него сегодняшней реакции.
Когда, – Фабьен нечаянно поднялся
И от волненья закачался,
– Когда теперь у Александра, увы, иное мненье,
И, Боже, меня ведь тоже гложет червь сомненья!
– Да, нынче много перемен,
А жизнь всегда полна измен,
– Мари, не имев иных посредств закончить сей ненужный спор,
Спешила привести к финалу разговор,
– Но,
Людовик, король Франции
