я этим жил. Все отступило на второй план: учеба, фотографирование…
Я стал ходить в городской драматический кружок в Доме пионеров. Мы ездили со спектаклями по школам, лагерям, казармам, даже у глухонемых выступали.
В день смерти Сталина меня прошибла слеза – Левитан достал (розовые тона по-ра-жа-ют! и о-глу-ша-ют!!) и народ жалко было – рыдает! Ну и голова была забита школьным говном.
Я никогда ничего плохого о Сталине не слышал тогда. Наоборот, все его хвалили, и я не разобрался. Мне надо было бы попробовать сыграть его роль, может быть, тогда я почувствовал бы, что это за зверь. Я не любил свою школу, учителя казались мне ничтожными людьми, маленькими деспотами, но я не знал тогда, какая пропасть лежит между людьми, мне надо было прожить еще сорок лет, чтобы понять это.
Тогда же они учили меня жить, и это была их профессия. Они не хотели, чтобы я продолжал заниматься в драмкружке, так как это отвлекает меня от того, чему они желают меня научить. Школьные дневники мои были испещрены угрозами, призывами к родителям обратить внимание на сына: «дерзит», «грубит» и т. д.
Нервные двойки и колы в четыре клетки на каждой странице…
Отец всякий раз строго беседовал со мной, обещал «всыпать ремня», но никогда не бил, один раз только замахнулся. «Всыпать ремня» – это совершенно крестьянское выражение, происходит, по-видимому, из Петушков, где мой дедушка, наверное, своим детям это самое «всыпал». Отцу было неприятно, что я торчу в школе на плохом счету. Его политика была – сидеть тихо, так как во время войны он «выпал в осадок», тогда как все другие текли «на тот свет». Если бы он был военнопленный, с ним ясно было бы что, расстрелять или заморить в лагерях, но он прокрутился на острие и явился своим ходом в Сибирь, где легче затеряться было. Он ничего плохого не сделал, но загадочность его появления в Сибири в 1943 году была достаточна для того, чтобы отправить его на тот свет (на всякий случай). Но Сталин был занят более важными делами тогда. Конечно, он явился в Сибирь без партийного билета: естественно, его пришлось потерять во время его приключений в оккупированных деревнях. В общем, как отец добрался до совхоза «Маяк», эту тайну он унес в могилу. Факт тот, что он выбрался из оккупированных деревень труднопроходимыми лесами.
Благодаря моему «хулиганству» в школе на отца ложилось подозрение, что он плохо меня воспитывает.
Вот так мы и жили. Иногда между отцом и матерью происходили ужасные сцены. Больше всего меня ужасали истерики матери, которые оставили глубокий след в моей душе.
Однако с театра военных действий возвратимся… в драматический театр. Апогеем успеха и вершиной моей карьеры актера был спектакль «Юбилей» по одноименной пьесе-юмореске Чехова. Я играл роль старого бухгалтера Хирина. Это было в конце 1954 года.
Спектакль имел большой успех на вечерах старшеклассников в различных школах Ногинска. Соответственно, была полоса скандалов в школе и дома, так как я совсем запустил учебу.
13 марта 1955 года мы
