style="font-size:15px;"> В общем, как-то списались, и он приезжает. Это в 43-м году уже, наверное. Вы его: «Дядя, дядя». Дина его на «вы», и ты его на «вы». Там все его хорошо встретили. Но мы еще молодые были и дураки. Надо было сказать, что он после ранения. Но он не был ранен, а скрывался в деревнях, его прятали от немцев. Он там строил колодцы, ремонтировал, он умел это делать. Его переодели в крестьянскую одежду, и так он выбрался.
– А он рассказывал, что был контужен?
– Был контужен? Вот это я не знаю. Факт тот, что он приехал-то за мной.
Когда-то отец рассказывал мне о войне. В Белоруссии, не помню, в каком году, он был начальником автоколонны и его часть разбомбили немцы с самолетов. Он видел своих товарищей, разорванных и летавших в небе. Уцелевшие были взяты в плен или убиты. После этого отец несколько дней скрывался в болотах. Он был контужен, но, чтобы не попасть в плен, дня три просидел под водой с тростником во рту. Потом ему удалось добраться до ближайших сёл. Он умел ориентироваться в лесу, так как был охотник, и хорошо знал крестьянский быт, так как вырос в крестьянской семье. Благодаря этому он выжил. Крестьяне помогли ему, так как он был нужен, знал технику, умел чинить машины.
А там у Прасковьи Васильевны, директорши, две дочки. Одна работала, а другая жила просто, она была женой летчика, который был на фронте. Эта заведующая, конечно, они жили прекрасно, всё время блины жарили, блинчики, ели-пили-жрали. А мы только облизывались, нам пшенная каша или суп. Ну, ладно, так хоть бы.
У меня был аттестат, я могла чего-нибудь купить, чтобы вас кормить, масло сливочное, а тут в поселке: «Эвакуированным ничего! Ничего не продадим эвакуированным!»
– А папа уже работал?
– В Кемерове устанавливали оборудование.
Ну, тут когда узнали… «А, вот наш брат воюет, а эти умеют туда-сюда» – и уже на меня все косо смотрят. Когда он приехал за семьей, надо было нам сразу сказать: после ранения и всё. Но мы-то, дураки-то, спроста что мы сказали, не знаю.
Факт тот, что через несколько дней пришла похоронка этого летчика. Что там было, что там делалось! Они жили прекрасно, конечно, с этим летчиком, и она орала на весь детский дом, меня и папу проклинала: из-за них, и так и сяк и вот так и туда-сюда. Но папа говорит: «Давай скорей будем собираться», – он выхлопотал, и мы уехали. Из «Маяка», детского дома, и попали в Кемерово.
В Кемерово я сначала не работала, папа работал там уже. Завод топливной аппаратуры назывался. Там возле нас строили театр, бараки какие-то. Я помню, пришла какая-то нищенка. Это было уже после войны, начинали давать муку в магазинах без карточек. Я вас оставила, побежала, а вы ей открыли. На столе были деньги. Она стащила деньги, покрывало, еще что-то и ушла. Хорошо, вас оставила целыми.
Самое страшное было, когда мы ехали, когда тебя сбрасывать хотели, когда у тебя кишка выпадала и я не знала, что с ней делать. Господи, ой! А потом папа уже устроился, война кончилась. Он переехал в другое место, куда-то
