вид вызвал у меня знакомое раздражение, и я опять принял боевую стойку.
Умолчав о своем научном подвижничестве, я кивнул на внушительное здание Радиокомитета и сказал, что вот иду со службы, из редакции вещания на Африку. Он, поведя головой в сторону располагавшегося немного подальше здания, очень похожего на наше, сообщил, что работает “в Комитете”. Что это был за комитет, не помню, да толком не знал и тогда; кажется, Госкомитет по внешним связям. Но пропустить мимо ушей формулировку “в Комитете” я не мог: слишком уж явно была она из той же колоды, что “на одном из московских заводов”, – с тем же неопределенным артиклем, дескать, знаем, не протрепемся, в государственные тайны посвящены недаром.
Я решил зайти с козырей, предоставленных в мое распоряжение мизансценой – соседством и чуть ли не двойничеством двух Комитетов. Так сказать, Госкомитет на Госкомитет – чья возьмет.
– Ого, – почтительно проинтонировал я. – Платят, наверное, неслабо?
Он назвал приличную сумму, до которой мне, с моей нищенской ставкой в лаборатории плюс полставки на Радио, было далеко.
– Как? Всего только? Ну, ты этого так не оставляй. Ладно, я побежал.
Больше мы не встречались. Кто его знает, может, он и не посрамил нас – приватизировал один из московских заводов или государственных комитетов?!
Третья слева – Света Неделяева, девушка молчаливая и скромная, но очень серьезная. Кстати, только она одна из всех четырех женщин (и подобно всем трем мужчинам) не смотрит в объектив, задумавшись о своем. На курсе она свела дружбу с нашим сокурсником Ауртни Бергманном, занялась исландским и стала профессиональной переводчицей с этого языка. Тоже не подвела.
Следующая, в большой кепке а-ля Гаврош и единственная улыбающаяся, – Наташа Горбаневская, в будущем героиня сопротивления и известная поэтесса, а тогда – просто свой парень, подающее надежды молодое дарование. Слегка косой и сильно картавящей коротышке неавантажного вида, ей в жизни предстояло преодолеть немало, но доверие Мариэтты она оправдала с лихвой. И по мере роста своей славы становилась все более невыносимой.
Крайний слева, наполовину срезанный кадром, в кепке задом наперед, подчеркнуто безразличный к своей пресноватой внешности (да еще и моргнувший перед камерой), – Саша Чудаков. Ныне покойный, он получил полное признание еще при жизни, причем не только как чеховед, но и как прозаик-мемуарист. О нем я тоже уже писал. Добавлю, пожалуй, что с Мариэттой их объединял мощный растиньяковский драйв – нацеленность на столичную карьеру, общение с великими, овладение высотами профессионального и житейского успеха. Саша добился принятия в аспирантуру академиком Виноградовым, близко познакомился со Шкловским, Мариэтта была вхожа к вдовам Булгакова и Зощенко… На похоронах Бахтина они присутствовали оба, и не просто присутствовали, а несли самый гроб.
…Нет, снимок ничего. Вот где он сделан, не соображу. То ли в колхозе, то ли в турпоходе. Одеты все в черное и серое, трава жухлая,
