взаимное уничтожение, говорит Небо, и в его голосе эти слова звучат причудливо, по-иностранному.
Его голос обращается внутрь себя, долгое мгновение обшаривает голос Земли, пытаясь найти ответы.
Потом он встает.
Сейчас Небо должен оставить Возвращение.
Оставить? – показываю я. Но у нас столько работы…
Сначала Небо должен сделать кое-что один. Он улыбается моей растерянности. Встретимся на закате у моего скакуна.
У твоего скакуна? показываю я, но он уже идет от меня прочь.
Когда день начинает клониться к закату, я делаю, как сказал Небо, и иду вверх по сухому речному руслу, мимо кухонных костров и яслей исцеления, мимо солдат Земли, восстанавливающихся после взрыва, приводящих в порядок оружие, готовящихся к следующей атаке, оплакивающих тела Земли, которая умерла.
Но Земля должна жить, продолжать жить, и я иду все дальше по реке от места взрыва. Я миную Землю, собирающую рассеянные пожитки и строящую новые бивуаки: несколько хижин уже возвышаются на фоне все еще дымного вечера. Земля ухаживает за стайками белоптиц и скривенов – нашим живым провиантским складом. Я иду мимо хранилищ зерна и складов рыбы, обильно пополненных из опустошенной реки. Мимо Земли, копающей новые отхожие места. И даже мимо группы молодежи, распевающей песни, которые научат их отсеивать историю Земли изо всех голосов, как поворачивать, крутить и плести массу звуков в один-единый голос, который расскажет им, кто они такие, всегда и на веки вечные.
Песня, на языке которой мне все еще трудно говорить, даже когда Земля общается со мной на скорости, которую они обычно приберегают только для детей.
Я иду сквозь песню, пока не оказываюсь на выгоне, занятом боерогами.
Боероги.
Для меня это всегда были легендарные создания – я их видел только в голосах Бремени, пока рос, в снах и сказках о войне, которая оставила нам Расчистку. Я даже почти верил, что это просто фантазии, выдуманные чудовища, которых в действительности или нет совсем, или они совсем не такие, как я думал, – увидишь и разочаруешься.
Как я ошибался. Они были великолепные. Огромные, белые или покрытые глиняной боевой броней. Но даже и без нее шкура у них очень толстая и образует твердые пластины. В ширину они примерно такие же, как я – в высоту, с обширной спиной, на которой можно с легкостью стоять: так Земля и ездит на них, стоймя, в ножных седлах.
Транспорт Неба – самый крупный из них. Рог, который торчит у него из носа, длиннее всего моего тела. Еще у него есть редкий для этих зверей дополнительный рог – такой вырастает только у вожака стада.
Возвращение, показывает он, когда я подхожу к ограде. Единственное слово Бремени, которое ему известно, – это его Небо научил, как пить дать. Возвращение, показывает он – очень нежно, радушно. Я кладу руку на местечко между рогами и ласково там глажу. Он закрывает глаза от удовольствия.
Это слабость
