резкими голосами, семейство туканов. Целая стайка радужно-зелёных колибри мельтешила в воздухе над пластиковой поилкой, прибитой к столбу веранды. По крыше, цепляясь клювами за черепицу, лазили жёлтые жандайя[58]: птицы здесь совсем не боялись людей. Когда Обалу подошёл к дому, попугаи нехотя взмыли вверх – и тут же опустились на место.
К изумлению Обалу, в старом доме кто-то был. Бабушка умерла несколько лет назад, и в те дни, когда на ферме не проводилась макумба, здесь мог оказаться только один человек. И Обалу, хлопнув в ладоши, позвал:
– Дон Осаин!
Ему ответили не сразу. Но через несколько минут с веранды послышались шаги и на крыльцо, спугнув колибри, вышел чернокожий старик в шортах цвета хаки, с обнажённым худым торсом. Лицо его, поросшее короткой курчавой бородой, было удручённым и усталым. При виде Обалу он поднял брови, недоверчиво почесал в затылке – и вдруг широко улыбнулся, блеснув крепкими, как у молодого, зубами:
– Малыш Обалуайе! Тебя мне сам Господь послал! Иди скорей сюда!
Обалу знал дона Осаина столько же, сколько помнил себя. Бабушкин сосед жил на заброшенной табачной плантации у самой кромки каатинги[59], далеко от автострады и больших городов, в двух шагах от фермы доны Энграсии. Семьи у старика не было. Но дня не проходило, чтобы к разваливающимся воротам его дома не подъехала городская машина. Из автомобиля мать выносила на руках больного ребёнка, или взрослые дети выводили старика-отца, или муж помогал выбраться беременной жене. В хижину на краю леса являлись с гниющими ранами, с непроходящими болями, с безнадёжными опухолями и старыми ноющими шрамами. Иногда к дону Осаину приезжали дипломированные врачи из Баии и Сан-Паулу. Оставив свои дорогие автомобили у ворот, светила медицины босиком проходили на просторную, открытую воздуху и солнечному свету веранду и подолгу толковали с чёрным стариком в линялых шортах и рваной футболке. В нескольких штатах люди знали: дон Осаин поможет там, где в самых дорогих клиниках только разведут руками.
Обалу любил бывать у старика. Когда ты с детства ковыляешь на костылях, футбол, любовь и капоэйра – не для тебя. Приезжая на ферму бабушки, Обалу обычно на весь день уходил к соседу: слишком тяжело было смотреть, как братья носятся, вопят, дерутся и заигрывают с девчонками. У Осаина же было тихо и спокойно. В ветвях пикуи и манго щебетали птицы. Под домом жила чета броненосцев. На глиняной куче грелись игуаны и зелёные черепахи с длинными шеями, а в дупле старого какаового дерева обитало семейство енотов. Из мебели в доме старика была лишь старая, скрипящая на все лады железная кровать, ящик из-под кокосов, заменявший тумбочку, на котором высился древний телевизор с несносным характером, да полки с книгами. Целые дни старик и мальчик-инвалид проводили под тростниковым навесом, где в тени сохли пучки трав и листьев. Там же Осаин готовил свои снадобья. Обалу никогда не бывал в тягость старому знахарю: напротив, им всегда находилось о чём поговорить. К двенадцати годам Обалу знал названия всех трав
Жандайя – вид попугаев-аратинг.
Каатинга – тропическое редколесье на северо-востоке Бразилии. Здесь: лес.
