Он проговаривает моё имя почти идеально, сдаёт его только невнятное «Р». Закрываю глаза. Тошнота становится слабее, только мигрень усиливается, стучит по черепушке острыми молоточками сразу в четырёх местах. Боль сродни медитации. Она разрастается, затмевает меня. Позволяю ей вспыхнуть, отвоевать моё сознание, а потом силой давлю. Хватит.
– Патрик, – хриплю и вздрагиваю.
Только сейчас замечаю, как ноют запястья и щиколотки под холодными оковами. Я сопротивлялась. В этот раз сильнее. Снова противные густые синяки. Мне даже не нужно смотреть на них. Я знаю все градации цветов: из почти чёрного в бурый, потом постепенно к мерзкому жёлтому.
На лоб ложится тёплое махровое полотенце. Хочется укутаться в него полностью. Патрик снимает железо с ног и рук, осторожно поднимает моё измученное тело. Нет сил даже ухватиться за него. Хочется материться от вновь подкатившей к горлу тошноты, но выходит лишь расплакаться.
– Что я… сделала? – с всхлипом спрашиваю полушёпотом.
В груди щемит. Не хочу слышать ответ. Патрик вздыхает и милостиво тянет. Он знает, какой ужас испытаю я, когда он расскажет. Мы медленно поднимаемся по лестнице из подвала. Я щурюсь от света и всхлипываю от новой волны мигрени.
– Ты потеряла сознание, – опускает он мне на спину первый кнут, внося в тёмную ванну.
Аккуратно сажает на стиральную машинку. Включает свет. От него не так больно, как от солнечного. Я с трудом удерживаю равновесие, а он не спешит продолжать. Открывает воду. Изголодавшиеся по теплу мышцы ноют.
– Ты открывала глаза как после сна, – продолжает Патрик. – Ты говорила что-то на неизвестном языке.
На меня обрушивается второй кнут. Я больше не могу. Я плачу. Из горла против воли рвутся звуки. Я знаю, что он скажет дальше. Я готова сама себя стегануть, но не могу. Рыдания не дают.
– Воздух рвался.
Он молчит, пока набирается ванна, а я содрогаюсь от всхлипов. Патрик больше ничего не говорит. Теперь заговорить должна я, но мне страшно. Я в отчаянии.
Патрик закрывает воду и снимает меня с машинки так медленно и аккуратно, будто могу сломаться. Только я уже сломана. Треснута внутри. Я ненормальная. Неконтролируемое воплощение тьмы. Я больна.
– Сколько? – беззвучно шевелю губами, когда он опускает меня в горячую воду.
Мышцы слабеют. От воды. Боли. Бессилия. Во взгляде Патрика мольба. В его синих глазах надежда, что отвечать не придётся. Но он знает, что придётся. Я должна принять последний кнут.
– Наверно, двадцать, – выговаривает он аккуратно, почти вопросительно.
Новые рыдания душат. Я вою зверем. Я знаю, что эти двадцать я должна умножить на два.
Патрик останавливает джип у серой коробки здания, на которую я бросаю один неловкий взгляд. Тело обмякло и не слушается, хоть я и решила больше не прятаться. Заставить его покинуть автомобиль – титанический труд. В одиночку не справиться. Слишком сложно. Руки обессилено лежат на коленях. Невидяще смотрю на них, надеясь провалиться сквозь землю.
Патрик
