в душе надеясь, что пьеса объяснит ему что-то важное об этой жизни, растолкует, что собой представляет окружающий мир, но его надежды оказались напрасными. Пьеса была начисто лишена какого-либо смысла. Когда в зале снова вспыхнул свет, публика зааплодировала. Мать вышла поклониться публике раз, другой, третий, потом все актеры выстроились на сцене и, взявшись за руки, тоже принялись кланяться. Затем занавес опустился, и зрители стали расходиться. Джон-Грейди долго сидел в пустом зале, потом надел шляпу и вышел на холодную улицу.
Утром он отправился в город позавтракать. На улице было темно и ноль градусов. В Тревис-парке лежал пушистый снежный ковер толщиной в фут. Единственное работавшее кафе оказалось мексиканским. Джон-Грейди заказал яичницу и кофе и стал просматривать газету. Он думал, что найдет там упоминание о спектакле и о матери, но и тут его надежды не сбылись. Кроме Джона-Грейди, в кафе посетителей не было. Обслуживала его юная мексиканочка. Когда она поставила перед ним тарелку, он отложил газету в сторону и отодвинул чашку.
¿Más cafe?[13]
Sí por favor[14].
Она принесла кофе:
Hace mucho frío[15].
Bastante[16].
Джон-Грейди шел по Бродвею, сунув руки в карманы и подняв воротник от ветра. Зайдя в отель «Менгер», сел в кресло в вестибюле и, закинув ногу на ногу, развернул газету.
Около девяти в вестибюле появилась мать под руку с каким-то мужчиной в костюме и расстегнутом пальто. Они вышли на улицу, сели в такси и уехали.
Джон-Грейди долго сидел в кресле. Потом встал, сложил газету, подошел к конторке. Портье вопросительно на него посмотрел.
А в каком номере у вас остановилась миссис Коул?
Коул?
Да.
Минуточку.
Портье стал просматривать регистрационный журнал, потом покачал головой:
Нет, такой у нас нет.
Спасибо, сказал Джон-Грейди.
Последний раз они выезжали верхом вместе в начале марта, когда резко потеплело и вдоль дорог запестрели «мексиканские шляпы». В округе Маккалох они дали лошадям передохнуть, потом двинулись дальше вверх, по среднему выгону вдоль речки Грейп-Крик. Вода в реке была чистая и казалась зеленоватой от прядей мха на каменных перекатах. Они медленно ехали по долине вверх среди зарослей мескита и нопала. Вот позади уже остался округ Тома Грина, начался округ Кока. Пересекли старую шуноверову дорогу и углубились в горы, кое-где поросшие кедрами. Под копытами лошадей похрустывала базальтовая крошка. День выдался ясный, и на синих горных хребтах в сотне миль к северу были хорошо видны шапки снега. Ехали почти не разговаривая. Отец, чуть подавшись вперед, держал поводья в одной руке всего на пару дюймов выше седельного рожка. Болезненно исхудавший, он словно терялся в собственной одежде. Он ехал и смотрел по сторонам глубоко запавшими глазами
Еще кофе?
Да, пожалуйста
Как похолодало!
Да уж
