бухнулось в груди и затаилось, а фонарь чуть не вывалился из руки.
Мне не показалось. Нога была здесь. Человеческая.
Ступня. А чуть правее – еще одна ступня. Кто-то лежал на земле, ногами ко мне.
Я повел фонарем дальше, вырывая из темноты колени, бедра, кисть. Уже понимая, кого я вижу. Слишком маленькие ступни, чтобы это был кто-то из ее слуг.
Свет фонаря таял в тумане, мне пришлось шагнуть почти к самым ногам, чтобы увидеть грудь и голову.
Мальчишка. Глаза закрыты, но это ничего не значит.
Правая рука опять начала ныть. Там, где металл рукояти касался кожи, покалывали маленькие иголочки.
Я пихнул ногу мальчишки носком ботинка. И сморщился. Это была не боль, но это была куда более мерзкое ощущение – плоть, прожимающаяся под носком ботинка, распухшая и мягкая, почти рвущаяся, впускающая ботинок в себя… Я отдернул ногу, но потом заставил себя еще раз пнуть его.
Снова никакой реакции.
Но я слишком хорошо помнил, что мы кидали его. Следом за двумя слугами. А потом еще и присыпали землей.
Реакции нет, но как-то же он здесь очутился?
Яма была где-то дальше. Шагах в трех, наверно. Туман съедал луч фонаря, я видел не дальше головы мальчишки.
Или эти два-три шага от ямы – все, на что хватило его мышц без кислорода? Какой-то же кислород там оставался… В последних каплях крови, что остались в его сосудах и мышцах…
Прислушиваясь так напряженно, что в ушах звенела тишина, я медленно водил фонарем по сторонам. Мальчишка не двигается, но их было трое. И из тех двоих кровь никто не выкачивал.
Правда, у них прострелены головы… Не понимаю, как она могла управлять ими, даже если их тела каким-то чудом ожили… Но я не понимаю и того, каким образом их тела ожили. Однако мальчишка смог раскидать землю и проползти несколько шагов. Так почему я так уверен, что она не может ими управлять, несмотря на пробитые пулями головы?
Руку простреливало все сильнее. Мне хотелось бросить револьвер, металл словно кусался разрядами тока.
Стиснув зубы, я сделал шаг вперед и опять замер. Снова обратился в слух.
Если они и были поблизости, я их не слышал. И не чувствовал. Предчувствие молчало.
Молчало – или просто пропало?.. Я так привык ему доверять – но что, если Старик был прав, и это просто мое самовнушение? А на самом деле просто стечение случайностей. Обычно удачное – но теперь удача кончилась…
Я все-таки заставил себя шагнуть дальше – и тут же встал. На черной земле что-то белело. А запах мертвечины был так силен, что воздух казался густым.
Здесь гниль проела тело насквозь – почти жидкая мешанина бурого, черного, синеватого, каких-то нитей…
Потом я понял, что это волосы, осколки костей и комки застывшей крови и плоти. Простреленная голова. Блондина.
Я повел фонарем дальше. Спина, а под ней край ямы. Он выбрался из ямы лишь наполовину.
У чертовой суки кончились
