долго пытался угадать её возраст, спрашивал обитателей монастыря и не верил ни одному ответу.
Вокруг её глаз и уголков рта собрались тонкие морщины, но длинное, гибкое тело казалось почти юным. Притом Кампари не сильно удивился бы, окажись она старше барьера. Однажды он заявил, что в ней есть «нечто египетское», чем крайне её рассмешил.
Правило о регулярных осмотрах не делало исключений для настоятельницы, но врач много лет выходил из башни, посмеиваясь, если не напевая, словно обсудив всё, кроме здоровья госпожи Авилы, истинное состояние которого представляли лишь она сама да господь, если он существует.
Получив неограниченный доступ к архивам, Кампари увидел, что настоятельнице слегка за пятьдесят. Впрочем, у командора не было оснований доверять всему, что заверено тремя печатями.
Стрелки на часах приближались к полуночи, овальная зала терялась в полумраке. Два трикирия оплывали воском на длинном столе.
– Что у меня в стакане? – от неожиданности Кампари поперхнулся.
– Не нравится? – с живым любопытством спросила госпожа Авила.
Он пригубил густую липкую жидкость ещё раз, теперь вдумчивей, и поднял стакан к свече.
– Закатный цвет обещал приторный фруктовый ликёр, – объяснил он. – Горечь была сюрпризом, – сделал большой глоток и, поморщившись, заключил: – Нравится.
– Самопознание никому не даётся легко, – усмехнулась настоятельница.
– Что вы имеете в виду?
Их разделяло полтора метра белой скатерти. За десять лет вечерние встречи не утратили торжественности, даже церемониальности.
– Вы поймёте. Позже, – госпожа Авила редко напрягала голосовые связки, однако слова звучали не менее чётко, чем вырисовывались черты её лица в рыжем шаре света.
– Иногда мне хочется запустить в вас стулом, – улыбнулся Кампари.
– Желание вполне обыденное, – уверенно ответила настоятельница. – А вы могли бы? Тут давно не случалось кровавых драм. Люди устают, если ничто не тревожит их воображение. Именно поэтому вам следует быть осторожным. Валентина окончательно демонизирует ваш образ, если посчитает это необходимой мерой, и вас порвут на фантики с плохо скрываемым сладострастием.
Командор подумал о Валентине, сладострастии, фантиках, и предпочёл сосредоточиться на стакане.
– Мне знаком этот вкус. Определенно знаком. Что там?
– Горечавка, аир, померанец. Всего не перечислю. С нашими ресурсами следовать оригинальному рецепту трудно, но получилось, по-моему, сносно, даже с искусственным кармином. Разводить кошениль было не с руки. Так значит, Валентина по-прежнему не может успокоиться на ваш счёт. Я её понимаю: мне вы тоже сначала не понравились.
– А кому понравится выходец из-под земли?
– Ещё и такой неразговорчивый. «Кто вы? – Кампари. Сколько вам лет? – Пятнадцать». На прочие вопросы – никакой реакции.
Он
