style="font-size:15px;"> Чиновник заклеймил его ненавидящим взглядом. Но Аполлон не унялся.
– Коммуналочка моя! За что ты травишь меня! И никто меня не защитит, как телёнка, ведомого на убой, – алкаш закашлялся от избытка чувств. И закончил, обозначив заголовок своего выступления:
– Плач по «маленькому человеку».
– Да сам ты себя травишь, – не выдержала тётя Клёпа. – Кто на днях жидкость для мытья окон хлебал? Не телёнок ты, а поросёнок.
Аполлон хрюкнул от удовольствия. Диалог налаживался.
– А и верно: у нас человек – бюрократическое или пушечное мясо. Людей в этой коммуналке рождают и растят только для того, чтобы нас кто-то ел. Как телят, предназначенных на убой, – со скверной улыбочкой поддакнул Павел.
– Да что Вы несёте! – завопил оскорблённый в лучших чувствах чиновник. – Вы что, на войне были? Вы порох нюхали? Вы ж даже в армии не служили, наверняка.
Любой дурак знает, если не оборонять свой дом, зайдут качки, братки или иные бандюганы, вынесут всё подчистую, жёнушку вашу отымеют и вас по голове чем тяжёлым приложат. Просто так, для порядку. Так что с волками жить – по-волчьи выть. Надо уметь защищаться. А вы тут свои гадости тявкаете. Просто надо родной дом любить. Тогда пацифистских закидонов в голове не заведётся.
Раздались голоса:
– Наша любовь к родине всегда неразделённая!
– У нас на Руси кресты носят, спрятав под одежду, – неожиданно влезла моя бабка. – Стало быть, про любовь к Богу не голосят истерично на всех перекрёстках. Это дело сокровенное. В душе совершается тайно. И всякая настоящая любовь такова.
«Настоящую нежность не спутаешь Ни с чем, и она тиха», – говаривала Анна Ахматова.
– Декадентка ты хренова, – возмутился чиновник. – Пока я буду втихую давиться любовью к родному дому, молодые обормоты сопьются, сторчатся и просто обратятся в приставки к своим гаджетам. Дом развалят и уничтожат. А вы со своей белогвардейской швалью всё будете причитать про тайную любовь.
Когда дом горит, шептать об опасност – идиотство. Орать надо и в набат бить! Чтоб всю округу поднять по тревоге.
И всё критикуете, критикуете. Родной дом, как мать, надо любить любым. Мать даже нищую, больную, подлую, – надо всё равно любить.
– Призыв мазохиста, – желчно проскрипел Павел и был в этот миг пугающе похож на нашу бабку. – А я за здоровые отношения.
– Это какие? Ты мне – я тебе? Если мать тебе что-то даёт, – ты её любишь. А если нет, – и любви никакой не будет.
Это, милок, не любовь.
Это проституция.
* * *
Вот в этом месте как-то особенно манерно, прямо как жеманная маркиза восемнадцатого века, выступил наш Аполлон Аполлонович. Молча вышел в центр нашего собрания. И устроил стриптиз.
Затейливо скинул тельняшку. Изобретательно – штаны (дамы зашлись от восторга).
