меня на костре.
ЕРУНДА, ЕРУНДА. ПОЛНАЯ ЕРУНДА
– Да это же Вера. Верочка! – волочёт серую мышь за рукав и пред мои светлые очи представляет подозрительный близнец. – Это же она тебя с поля боя вынесла на том карнавале, потому как на «скорой» пашет. Она, она тебя спасла и домой доставила, – голос благостный, а сам Павел весь кривится, словно тухлятины нанюхался. – А я, как в паспорт твой заглянул, пока Верочка его изучала, так всё и понял: родная кровь. Я ж твои имя и фамилию знал, мамаша не скрывала во время редких встреч.
Так что Вера нас и свела. И бабулечку нашу вовсю пользует.
«Бабулечку? – подумал я. – Куражится, гад. Впору проверять, не сыпанул ли в суп мышьяку всем нам».
А братец продолжал соловьём заливаться:
– Святая Вера женщина, просто вылитая твоя половинка!
От этих слов я и моя обнаружившаяся спасительница краснеем, как первоклашки, застуканные в подъезде родителями за страстным поцелуем. И шарахаемся друг от друга, как проворовавшиеся губернаторы.
Да уж, идеальная парочка: старая пыльная дева, не чуждая благотворительности, и доброхотствующий упырь в бифокальных окулярах.
– Я всё уговариваю Верочку мне позировать. Она так красива!
В форменном ошалении я разглядываю похожую на старую тряпку деву: где там красота? Издевается, паразит.
И вдруг – вот глазастый брателло! – словно в секунды распечатывается цветочный бутон, как при ускоренной съёмке. И я только теперь прозреваю: девушка изящна, словно инопланетная принцесса. А глаза – земной Божьей Матери. Испуганные, скорбные. Полные бесконечных любви и прощения.
Может, и не кривляется близнец? Искренне нами всеми, включая ужасную бабку, восхищается? Всё же родных обрёл, которых у него никогда, считай, и не было.
– А ты знаешь, что Верушка в юности была фотомоделью? – вкрадчиво продолжает её рекламировать Павел. Словно профессиональная содержательница борделя, честное слово. – И снималась в кино. И именно в роли инопланетной принцессы.
На мою голову словно упали сразу два молота. Один: братец что, действительно мои мысли читает?
И второй: страшное слово «актриса» вползает в моё сознание. После реприманд мамаши и моей бывшей жены, певицы, я даже слышать о лицедейках и прочей артистической нечисти не могу.
Цветочный бутон снова схлопывается. Передо мной какая-то помятая особа с малахольностью во взоре.
Я вскакиваю и, словно детсадовец в схватке с превосходящими силами противника в виде школьника младших классов, даю стрекача.
* * *
К брату, – который нигде не работает и элегантно сел мне на шею в финансовом смысле, – повадились захаживать знакомые. Их он насобирал на историческом карнавале, и мало-помалу коммуналка наша превратилась в Ноев ковчег. Причём эта братия не озаботилась расстаться со своими несиюминутными одёжками, щеголяя
