от них себя защитить.
– А может, волки вам только мерещатся? – съехидничал хипстер.
– Расскажи об этом тридцати миллионам погибших в Великой Отечественной войне.
Просто мы понимаем: жить можно только на земле. Земля – это жизнь! А те, кто в это не вник, будут жить в космическом вакууме. В безвоздушном пространстве!
Митингующие не успели закончить. Началась заварушка. Налетели омоновцы пополам с казаками; нагайками и дубинками принялись разгонять и карнавал, и протестующих.
– Нет, – вздохнул рядом со мной Остап Бендер с подведёнными а-ля Миронов глазами. – Это не Рио-де-Жанейро! – и послушно лёг, оглушённый, под дубинкой правоохранителей, совсем рядом с уже возлежащим на асфальте, патриотично настроенным матросиком и пацифистом Распутиным.
А потом отоварили и меня…
НЕ ВСЕГДА МОЖНО НАВЕСИТЬ ЯРЛЫК
Мумификация снов… Путеводитель по памяти… Автопортрет подсознания…
Я заблудился в самом себе. Это последствия удара по голове, вероятно.
– Кто ты?
…Кто передаёт мне обрывки мыслей, как будто шифрограммы лазутчику за линию фронта?
Я шпион в моём мире? В моей стране? Или в самом себе? Кто послал меня следить за самим собой и зачем?
– Я твой брат, – лучезарно лыбится давешний хипстер.
Я огляделся: я дома, лежу на собственном диване.
Теперь у меня больше возможностей этого чудака рассмотреть.
Сейчас у него глаза рептилоида – и смешливые детские ямочки на щеках. Лоб философа – и зловещая улыбка красавицы с портрета Гойи. Запавшие щеки страстотерпца – и гламурная морщинка в виде бабочки между бровей. Мефистофельский профиль – и нелепый прикид лузера. Глубокие складки на лице, как боевые насечки индейского воина, – и мечтательное, нежное выражение лица.
Не лицо – лабиринт, в котором пропасть.
– Ни о каком брате я никогда не слыхал, – помявшись, выношу я вердикт.
– Близнец! – раскрывает мне объятия странный персонаж, явно ёрничая.
«Ага, вылитый я», – хихикаю про себя.
У меня лысая, как бильярдный шар, голова, бифокальные очки в круглой оправе, бровки домиком, ввалившиеся, как у блокадника, щеки. Лицо, уши и даже руки покрыты такими прихотливыми морщинами, как будто увиты мозговыми извилинами.
Глаза невероятно удивлённые. И – добрые? – Нет. Наблюдатель. Холодный инопланетный разум, который вскрывает встречного, словно скальпелем, и препарирует, так что человек чувствует себя экспонатом Кунсткамеры, уродом в банке.
Глаза черепахи, складки шар-пея, пальцы виолончелиста, сутулое тело, похожее на корень мандрагоры.
Словом, то ли учёный из тридцать седьмого года, по которому сталинский застенок плачет. То ли клоун-эксцентрик. То ли доктор Франкенштейн
