дома. Он не любил лифты, и потому уже немного запыхался.
Впереди ожидала милая, пусть и непродолжительная беседа с Гуроном – этим психопатом, у которого от его образа жизни давно мозги завернулись в немыслимые узлы. Савицкому этой встречи ужасно не хотелось, но, как иногда бывало, он в который раз остался крайним, и выбор Бориса пал именно на него. Даже чертов банкир, теперь уже покойный, не был таким охреневшим, как Борис, но Савицкий был именно его человеком.
Савицкий достиг площадки шестнадцатого этажа, выдержал паузу, чтобы привести дыхание в норму, постарался думать о чем-нибудь приятном. Не получилось. Еще бы, перед встречей с Гуроном даже индийский йога занервничает, несмотря ни на какое просветление.
Савицкий позвонил в дверь, думая почему-то о том, вставил ли Гурон перед встречей с ним свою линзу. Или пока этот кретин не на задании, он так и ходит, сверкая своим красным глазом, как поговаривали люди Бориса?
Дверь долго не открывали, и Савицкий почувствовал странную смесь растерянности и облегчения. Гурона нет? Борис лично позвонил ему четверть часа назад, сообщив, что посылает человека кое-что передать на словах: для Гурона появилась работа. Где-то под слоем облегчения мелькнула мысль: может, Гурона прикончили, даже первоклассных киллеров рано или поздно убирают? Савицкий бы не расстроился.
Фантазии не сбылись, не суждено. Дверь бесшумно распахнулась, хотя за порогом никого не было, и Савицкий заколебался. Со своего места он видел часть комнаты: не заправленную кровать, черную футболку на ней, штангу на полу и две массивные гантели.
– Живее, – тихий голос.
Савицкий вздрогнул, вошел. Гурон никогда не здоровался. Ни с кем. Сейчас он стоял за дверью в одних черных спортивных трусах, в руке у него была «Беретта» с навинченным глушителем. Гурон закрыл за вошедшим дверь, на секунду-другую замер, будто прислушивался к тишине на лестничной площадке. Савицкий почувствовал себя гораздо хуже, нежели минуту назад, пока еще поднимался по лестнице.
Гурон сделал шаг назад.
– Говори.
Манера разговаривать у Гурона была неудобной для собеседника – он всегда говорил тихо, словно устал, и ему не хватает сил, и, если человек хотел что-то понять, приходилось всерьез напрягать слух, пусть даже Гурон стоял к нему вплотную. Савицкий занервничал, понимая, что главное – не пропустить ни слова.
Он рискнул взглянуть на хозяина этой квартирки спартанского вида с выгоревшими, словно им была сотня лет, обоями, и едва сохранил прежнее выражение лица. Этот монстр, которому непонятно за какие заслуги разрешали ходить по улицам и даже пользоваться общественным транспортом, не проявил такта, наверное, забыв про свою линзу. На Савицкого вместе с еще целым левым глазом взирала жуть в виде затянутого кровавой пленкой глазного яблока в окружении мелких рубцов по всей впадине. Странно, но стоило Гурону вставить сделанную по спецзаказу линзу, и вся жуть исчезала – в отсутствие кровавой пленки обожженная кожа глазной впадины не так привлекала внимание. Гурон в этом случае пользовался черными солнцезащитными
