о будущем, которое ждало Андрея, но которое было неосуществимо для самого посредственного мальчика. После этой неприятной правды взгляд гостя стал злым, голос – ещё визгливее. Несколько раз он задирал и тянул за волосы юного господина, после чего тот подходил к своему слуге расстроенный. Марс стал следить пристальнее и однажды успел сжать запястье Эгольда, когда тот уже хотел дёрнуть за прядь Андрея. Мальчик испуганно запищал, но мужчина уже отпустил его.
– Прошу простить мне мою грубость, господин Эгольд. Но для меня всегда в приоритете будут благополучие и безопасность моего юного господина. – Сказал тогда сдержанно Марс и удалился, уводя с собой и Андрея.
Конечно же, о происшествии узнали. Эгольд почти тут же побежал плакаться своему учителю. Лира Михайловна, гордящаяся царившим в её доме духом английской аристократии и величия, которые ей, несмотря на русскую кровь, удавалось сохранять, разозлилась и велела отхлестать плетью по руке Марса. Инквизитор, призываемый к своему долгу крайне редко, исполнил поручение госпожи излишне усердно. В тот день Марс переменил немало перчаток: бинты не справлялись и быстро пропитывались. Зато после этого случая Андрей перестал даже замечать других слуг. Единственную тень, которую мальчик искал рядом, была фигура Марса.
Старший брат Эгольда, Тихон, обучался игре на флейте. Под стать своему имени мальчик был молчалив, даже слишком. Обычно почти всё время визита у юного господина он сидел в углу на стуле за огромной вазой. Из тени этого убежища смотрели большие настороженные, как у испуганного кролика глаза. Марс всегда удивлялся тому, как у него хватало сил так долго сидеть в одиночестве и как его не завлекало внешне приветливое общество младшего брата и Андрея. Если же кто-то из взрослых заставлял его выйти из угла, то его присутствия никто не замечал. Тихон мог с полчаса стоять, передёргивая плечами, словно ему холодно, смотреть в пустоту и шевелить губами, как будто это было нормально. Никто бы его даже не окликнул.
Один раз Марс, у которого эта отрешённость Тихона вызывала жалость, решил попробовать разговорить и вовлечь гостя в игру со сверстниками. Он зашёл за вазу, с трудом нашёл фигурку мальчика и, чуть поклонившись, спросил с улыбкой:
– Господин Тихон, отчего вы всё время наслаждаетесь одиночеством? Мне кажется, что юный господин и господин Эгольд были бы рады вашему обществу.
И без того большие глаза увеличились ещё более, в тусклых зрачках зажёгся какой-то странный непонятный слуге страх. Тонкие выточенные пальчики побелели, вцепившись в плечи. Тихон вжался в угол. Марс растерялся, он впервые видел, что ребёнок с такой силой прижимается не к матери, а к углу, к одиночеству. Этот зверёк, когда-то бывший человеком, передавал слуге какую-то тупую боль, стянутую страхом. Мужчина что-то пробормотал и скоро отошёл от этого пустого угла.
Потом Марс узнал из диалога наставников господ, что Тихона, имеющего уникальные физиологические задатки для игры на флейте,
