сильнее перегнулся через перила, продолжая держать руки в карманах. Я неподвижно следил за его эквилибристикой и мысленно транслировал ему пожелание, чтобы он хотя бы одной рукой ухватился за железную перекладину. Кажется, и до него наконец дошло, как он рискует: Беляев достал из карманов руки, медленно опустился на колени, держась за перила, и двинулся в мою сторону на четвереньках, при этом он пытался мне что-то прокричать.
Я смог его расслышать, только когда он ухватился за ручку тамбурной двери со своей стороны и резко притянул ее к себе:
– Тебе придется подержать меня за ноги. Там что-то есть, но я не могу из-за ограждения ничего разглядеть.
– Я не буду тебя держать. Если хочешь повисеть вниз головой, найди веревку для страховки, – прокричал я.
Он только отмахнулся и на четвереньках пополз назад.
Я решил его бросить, а еще закрыть дверь на лестницу и чем-нибудь подпереть. И со злости на него я хлопнул дверью с такой яростью, что ветер не успел унести звук резкого удара обшитого железом дверного полотна об отчаянно затрещавший деревянный косяк. Этот грохот похожий на взрыв еще больше воодушевил Беляева. Хотя мне не стоило в это вовлекаться – на сто процентов его ненормальную линию поведения придумал я и адекватней было бы просто спокойно наблюдать за происходящим со стороны. Но, глядя на бешеный запал горе-альпиниста, мне захотелось вступить с ним в состязание. Застывший на четвереньках Беляев, словно пес, увлекающий за собой хозяина, кивнул мне с довольным видом, и я, чертыхаясь, последовал за ним в полный рост.
То, что было дальше, мне предстояло с содроганием вспоминать до конца своих дней или даже после: наш бесстрашный экспериментатор перемахнул через ограждение, держась за перила, уселся боком на узкий выступ, отмерил взглядом двадцать метров свободного падения до стеклянного навеса над входом в здание, поджал ноги под себя и, кивнув мне, начал пропихивать ступни между металлическими прутьями.
Когда я одеревенелыми руками обхватил его за голени, он сделал рывок назад и опрокинулся вниз головой, затылком к стене, так что я сразу впечатался лбом в прохладную ребристую перекладину. Беляев подергал плечами, потряс кистями рук, как гимнаст перед тем, как с налету вцепиться в перекладину, изогнулся, перебирая локтями, и с хрустом сминаемого мотоциклетного шлема уперся в стену головой.
У меня мелькнула мысль, что если Беляев действительно разглядит «аномальную заплатку» и сообразит, что она такое, то выгоднее будет его отпустить. Как раз во время таких коротких, наскоро подготовленных экспедиционных вылазок случались грустные происшествия с наладчиками и полевыми лаборантами. Несчастный случай с Беляевым, склонным к показному безрассудству, не сильно удивил бы комиссию по безопасности. Но эти исходные не избавил бы лабораторию от подробного изматывающего
