это заинтересует. Видела вас на похоронах и подумала…
Ее рассказ о тетушке мне был не интересен. Пусть говорит о чем хочет. Возможно, я узнаю из ее рассказа что-то полезное, возможно – нет. Это не имело значения.
Я молчал и пил кофе, не дотронувшись до круассана, хотя у меня несколько часов во рту не было макового зернышка. Невозможно было пить такой кофе, чем-то заедая и уничтожая вкус напитка.
– Когда вокруг вас происходят странные события, – сказала она, – то не знаешь, с чего начать.
– Начните с начала, – произнес я самую банальную фразу, какая существует на свете. Я говорил это сотни раз на любом допросе, и то, что произнес ее сейчас, сразу лишило разговор таинственности. Я услышу рассказ о тяжелом детстве – все с этого начинают, хотя начало, которое обычно меня интересовало, к детству не имело никакого отношения, штучки старика Фрейда ни к чему в полицейской работе.
– Вы когда-нибудь разговаривали с покойниками?
Она хотела меня озадачить? У нее это получилось.
– Нет, – ответил я, ожидая продолжения. Неужели она скажет, что тетушка явилась ей после смерти во плоти и дала ценный жизненный совет?
Она поставила на стол чашку, в которой кофе осталось на самом донышке, покачала, как делают гадальщицы на кофейной гуще, что-то, возможно, разглядела, а может, просто полюбовалась на кофейную кляксу Роршаха.
– У меня была подруга, – сказала Мери, разглядывая кляксу. – Мы дружили в школе. Потом наши пути разошлись, но мы продолжали встречаться, делились секретами, она знала все… почти все… обо мне, а я… надеюсь… о ней. Она вышла замуж за Генриха Шлюснуса, архитектора, замечательный был человек, умный, светлая голова, и Терезу любил безумно, это все видели. Жили мы неподалеку друг от друга, они на Штраус, а я на соседней Вольф-авеню. Как-то, это было два года назад, Тереза пожаловалась, что Генрих слишком много работает, устает, с каждым днем отдаляется от нее.
Неужели она скажет, что у мужа подруги появилась любовница?
– Работал он обычно дома, сейчас ведь все, что возможно, делается в режиме он-лайн. Генрих раньше занимался спортом, бодибилдингом, но работа так его увлекла, что он все забросил и сутками не отходил от компьютера. Обсуждения с сотрудниками по зуму. С Терезой почти перестал общаться, и она ничего не могла с этим поделать – муж смотрел на нее отсутствующим взглядом и продолжал в уме что-то рассчитывать. За год постарел лет на десять, и я сама была тому свидетельницей – иногда мы встречались с Терезой у них дома, хотя чаще предпочитали кафе, чтобы не мешать Генриху. И я видела, как с каждым месяцем он становился… не знаю, как сказать… роботом? Нет, он не стал бесчувственным, он просто… Работа отнимала у него все силы. Я как-то сказала ему: «Генрих, всех денег не заработаешь, ты загоняешь себя!» Он только плечами пожал. Мог ведь рассердиться и раньше непременно рассердился бы – не любил, когда ему делал замечание кто-то, кроме его любимой жены.
Однажды Тереза позвонила среди ночи, что-то кричала, повторяла «Генрих, Генрих», я ничего не поняла и пошла к ним – идти было минут пять, а
