у меня почти не оставалось – в углу избушки в землю была зарыта кубышка с четырнадцатью испанскими долларами, которую, к счастью, бандиты не нашли. Этого не хватало даже на новое ружье, без которого жизнь трейдера была невозможной. Подумав, я отправился в Вильямсбур, к родителям. Шел недели три, сторонясь каждой тени – меня не только медведь, любой волк бы убил на раз – из оружия же у меня была лишь палка с острым наконечником, выдернутая из тына избушки, из еды – ягоды и другие «дары леса». Два раза заходил к знакомым индейцам, которые меня кормили – что ни говори, а краснокожие, которых я знаю, пусть не «благородные дикари» из трудов герцога де Лаонтана, но намного более приличные люди, нежели большинство белых, часто даже родственников.
Каким-то чудом дошел я тогда благополучно до родного дома. Постучался в дверь, но дворецкий, Джим, увидев меня, замахал руками и виновато произнес:
– Масса Том, подождите здесь.
– Почему, Джим? – удивился я.
– Вы же знаете, что родители запретили вам появляться на плантации, – сказал Джим, стыдливо опустив глаза. – Но я попробую с ними поговорить. Ведь вы такой исхудалый и оборванный…
Но минут через пятнадцать он вышел, скорбно качая своей черной кудрявой головой:
– Увы, масса Том, я им и про блудного сына напомнил, и рассказал, как вы жалко выглядите. Миссис сказала, что нет у нее больше сына. Вот, возьмите, – и он протянул мне старое ружье и мешочек с монетками, – здесь восемнадцать шиллингов – все мои сбережения. Берите, масса Том, вы всегда были добры к нам, невольникам, не то что ваши братья… В этом узелке – кое-какая еда. А здесь – пулелейка, свинец и порох. Берите и ступайте. Даст Бог, увидимся еще с вами при других обстоятельствах…
Он обнял меня, заплакал и помахал рукой на прощанье.
Моя настоящая фамилия не Вильсон, а… Впрочем, неважно; Вильсон – девичья фамилия моей любимой бабушки. Вырос я в богатой семье, да и помолвлен был с дочерью вице-губернатора колонии. И послали меня учиться на хирурга в университет Вильяма и Мэри, в родном Вильямсбурге. А за полгода до диплома вдруг… впрочем, об этом я лучше расскажу в другой раз. Кончилось все тем, что родители объявили мне, что у них теперь три сына вместо четырех, выдали мне двадцать фунтов и велели на глаза им больше не попадаться.
Тогда-то я подался в недавно построенный городок Ричмонд, где открыл врачебную практику. Но не прошло и месяца, как ко мне явился чиновник от губернатора и заявил, чтобы я немедленно прекратил сие занятие, так как лицензии на лечение больных у меня нет.
Я отправился дальше на запад, в предгорья Голубого хребта, где и занялся торговлей с индейцами. Языки их – как ленапе, так и сасквеханноков – я выучил быстро, все-таки с детства знал французский, немецкий, латынь, а в университете еще добавил к этому списку древнегреческий… А с местными индейцами проблем не было, особенно после того, как я вылечил вождя одной из сасквеханнокских деревень от лихорадки, а сыну другого спас поврежденную волком ногу.
