трещину из битого камня длиной более полудюжины ярдов.
– В следующий раз не спи, пошевеливайся, – прошептала в самое ухо Мендельну Серентия.
С этим она, не дожидаясь от брата Ульдиссиана хоть какой-нибудь благодарности, вскочила на ноги… и вовсе не зря. Изваяние Диалона обернулось к ней. Казалось, статуя, как ни непроницаем ее лик, гневается на Серентию, оставившую ее без добычи.
Прицелившись, Серентия с невероятной меткостью, сообщенной ей внутренней силой, метнула в Диалона копье. Копье пробило грудь великана навылет, в точности так же, как посланная Ульдиссианом стрела – грудь жреца.
Поначалу Мендельн решил, что подвиг Кировой дочери пропал зря: пробоины в туловище Диалон словно бы не заметил. В конце концов, он был всего лишь ожившей каменной статуей…
Но тут от дыры во все стороны зазмеились тонкие трещинки, быстро опутавшие мраморного истукана с головы до ног, наподобие паутины. Стоило изваянию взмахнуть молотом, на пол посыпались осколки камня.
Серентия закричала, предостерегая товарищей, находившихся близ Диалона. Те подались назад – и как раз вовремя: именно в этот миг ладонь, сжимавшая смертоносное оружие, решила распрощаться с запястьем. Провожаемое взглядами всех, включая сюда саму статую, и то и другое, обрушившись на пол, брызнуло в стороны, разлетелось по залу каменным крошевом.
Едва Диалон лишился руки, ее примеру последовали все остальные конечности. Неудержимо, точно вода из отворенной запруды, обломки каменного великана лавиной хлынули вниз. Стоило изваянию, склонив голову, взглянуть на рассыпающееся тело, шея его треснула тоже.
Голова Диалона с грохотом рухнула к ногам Мендельна и Серентии, и в следующий миг ее завалило грудой обломков того, что оставалось от статуи.
Однако теперь атакующим предстояло отбиться еще от пары гигантов – от пары гигантов, что бешено метались по залу в погоне за крохотными в сравнении с ними людьми. Но, оглядевшись, Мендельн возблагодарил пекущиеся о людях высшие силы: после расправы над первыми жертвами новых успехов истуканам, невзирая на все их старания, добиться не удалось. Этому младший из сыновей Диомеда дивился до тех пор, пока не увидел, как рука Мефиса отлетает прочь, словно наткнувшись на незримую преграду, защитившую от удара Рома, окруженного горсткой партанцев и тораджан. Казалось, бородатый партанец – разбойник, обращенный Ульдиссианом к праведной жизни – возглавляет этот отряд. Не сводя глаз с грозного противника, Ром будто подначивал его: попробуй, дескать, прорвись… и, вполне вероятно, Мефису это еще удастся.
Подумав так, Мендельн решил, что и ему самое время вступить в бой вместо того, чтоб стоять и глазеть, как остальные бьются, защищая собственную жизнь. Пожалуй, ниспосланный ему сумрачный дар здесь тоже на что-нибудь да сгодится…
И тут, наконец, из глубин памяти всплыли слова того самого древнего языка, что впервые попался ему на глаза в виде знаков на камне, невдалеке от Серама. Очевидно, именно эти слова сейчас следовало произнести, и
