вполне чужих, друзьях семьи, но жизнь являет уж слишком частые примеры обманутого доверия.
– Очи всех, Господи…
За обедом обменивались новостями несущественными: поездка Ани в Москву, здоровье Ларисы Михайловны, явился новый технический фокус – звуковое синема.
– Не удержался, сходил. Уж казалось бы – велика радость не только видеть просяного наркома, но и слышать – двойное мучение, по сути-то. А все ж занятно. Нарочно поглядел, нет, это не грампластинку запускали, всё по-честному.
– Как же они звук-то с изображением совмещают? – гость ел нарочито медленно, как едят все благовоспитанные люди, которым очень хочется торопливо жевать и глотать крупные куски. Люди, недавно голодавшие.
– Мы же гуманитарии, Андрей. Где нам понять? В техническом столетии мы скоро сделаемся бесполезным реликтом. Впрочем… Тебе не казалось иной раз, что ведь и вправду только бесполезное и отличает человека от скота?
– Теперь в моде говорить, что отличает добровольный труд.
– Все эти разночинцы мало живали на природе. – Энгельгардт потянулся к графину с водой: вина к столу, конечно, не было. – Понаблюдали бы разок за бобрами… Человека возвышает над животным уровнем только то, чего «не съесть, не выпить, не поцеловать».
Оба собеседника невольно столкнулись взглядами на золотой макушке сидевшего меж ними ребёнка.
– Ты можешь теперь идти к себе, Лена. – Энгельгардт, уже прочитавший благодарственную молитву, вдел салфетку в кольцо. – Нам с Андрей Иванычем надобно о многом потолковать. Впрочем, прости, запамятовал. Без тебя заходила в час пополудни дама, я так понял, что бабушка кого-то из твоих одноклассников.
– Бабушка? Чья? – Лена как будто удивилась.
– Не знаю, она только назвалась самое. Тебе видней. Очень обязательная дама. Вот, записку тебе просила передать.
– А как ее зовут, дедушка? – Лена неуверенно приняла темный узкий конверт, надушенный пачули.
– Погоди… Наталья?.. Нет… Надежда. Надежда Павловна Коханова.
Глава II. Из мест отдаленных
Когда Лена убежала гулять, получив строгое предписание воротиться к назначенному часу, Энгельгардт и его гость некоторое время медлили вступать в разговор. Иные разговоры тяжело начинать, нужды нет.
– Соловки, Андрей? – спросил Энгельгардт, ставя на стол чайник с «неродной» крышкой – черной, а не коричневой. Чайник диковато смотрелся рядом с маленьким заварочным мейсоном. Аристократ рядышком с пролетарием. Как и везде в нынешней нашей жизни. Веласкесу бы понравилось, ему, оттенявшему чары красавиц уродами и уродцами.
– В известном смысле да. СЛОН. Северные лагеря особого назначения, так это у них называется. Только Соловки, Nicolas, они большие. И кругов ада в них много больше семи. – Солынин, прежде, чем сделать глоток, с наслаждением втянул пар. – Чай… Трудно воротиться к простым приметам цивилизованности.
– О, погоди. Совсем забыл, у нас же и сахар
