своим другом. Он решился показать всем членам совета, что пренебрегает ими и держит их в своих руках. Составляя себе таким образом план действий, он ввел в него два пункта относительно членов благородного семейства Де Курси. Он решился показать им, что вовсе не намерен быть их покорнейшим слугой. Он решился высказаться перед ними откровенно, и если после этой откровенности они захотят разорвать «брачный союз», то могут это сделать – горевать он не станет. В то время как он, облокотясь на ручку кресла, размышлял об этом, в голове его мелькнула мысль – мысль, породившая воздушный замок, мечту, осуществление которой казалось возможным, и в этом замке он видел себя стоящим на коленях перед Лили Дейл, умоляющим простить его и снова полюбить.
– Мистер Кросби явился сегодня, – сказал мистер Буттервел мистеру Оптимисту.
– Явился? – спросил мистер Оптимист весьма серьезно, ему уже известен был весь скандал на платформе железной дороги.
– Его обезобразили страшным образом.
– Очень неприятно слышать. Это так… так… так. Если бы это был кто-нибудь из клерков, мы должны были бы сказать ему, что он срамит наш комитет.
– Чем же виноват человек, если ему поставят фонарь? Ведь не сам же он подбил себе глаз, – сказал майор Фиаско.
– Я знаю, что он не сам себе подбил глаз, – продолжал мистер Оптимист, – но, мне кажется, в его положении он должен бы держаться как можно дальше от всякого скандала.
– Он бы с радостью это сделал, если бы представилась возможность, – сказал майор. – Я думаю, ему точно так же не хотелось бы ходить с подбитым глазом, как и мне, как и всякому другому.
– Не знаю, мне никто не ставил синяк под глаз, – сказал мистер Оптимист.
– Скажите лучше, пока никто не ставил, – заметил майор.
– И надеюсь, никогда не поставят, – сказал мистер Буттервел.
В это время наступил час общего собрания, и в зал совета вошел мистер Кросби.
– Мы очень сожалели, услышав о вашем несчастье, – сказал Оптимист весьма серьезно.
– Я думаю, вдвое меньше, чем сожалел я сам, – сказал Кросби со смехом. – Чрезвычайная гадость иметь подбитый глаз, другой может принять меня за кулачного бойца.
– Притом еще за кулачного бойца, который не выиграл боя, – заметил Фиаско.
– Не думаю, что тут есть большая разница, – возразил Кросби. – Вообще подобная вещь неприятна, и, пожалуйста, не будем говорить об этом.
Мистер Оптимист был однако же того мнения, что он должен, в силу своих обязанностей, поговорить об этом. Как бы то ни было, он был председательствующий в Совете представителей, а мистер Кросби всего лишь секретарь комитета. Учитывая разницу их положения, разве ему не следовало сделать замечание за такую неблагопристойность? Неужели Рэфль Бофль не сказал бы ни слова, если бы мистер Буттервел, будучи
