Вьюшин, выкладывая толику правды, развлекался: он играл, полагая, что Ауслендеру ничего не известно о принятых у Дуплоноженко обычаях. Ему приятно было изложить реальные факты и знать, что враг – по всей вероятности, Ауслендер был враг, – не сможет заключить к чему-то серьезному. Но сказал он много больше своего желания: чекист сопоставил скудные сведения с новым, недавно взыгравшим блеском в глазах Вьюшина и получил более или менее ясную картину. Неофит попал в расставленные сектантами силки, это очевидно. Что же там за дьявольщина?
– Небось их, слава Богу, раз, два и обчелся, – заметил Ауслендер коварно. – Кто там может околачиваться? Ну, Выморков с фельдшером, Чентуков, Зародов… так?
– Точно, – кивнул Вьюшин утвердительно. – На такую лажу не каждый купится. А дураки – они всегда были.
– А как он лечит-то тебя – порошками или травами?
Вьюшин немного подумал.
– Нет, – сказал он и чуть улыбнулся. – Скачет, как шаман, и блеет козлом.
Ауслендер огорченно и понимающе закивал. Вьюшин решил, что придумал топорно, с перехлестом.
– Но все-таки я не теряю надежды, – сказал он серьезным тоном. Опять сверкнула молния, Вьюшин озорно подмигнул небесам, и те незамедлительно зарокотали громом. – Откровенно говоря, идти мне больше некуда. У Дуплоноженко и крыша, и харчи – пускай чудит. Да и Выморкова вы сами помянули – нет, никуда мне от них не деться.
– Я не отговариваю, – запротестовал Ауслендер. – Оно ежели припрет, так и шаман хорош, только бы здоровье вернуть. Правильно я говорю?
– Угу, – Вьюшин не стал спорить против банальности.
Дверь магазина отворилась, под навес шагнул высохший старичок с кульком гречки под мышкой. Он посмотрел на беседующих и ни с того, ни с сего поплыл в беззубой извиняющейся улыбке.
– Щи да каша – пища наша, – молвил он, прося прощения за купленную крупу, и для верности тряхнул кулечком.
И было в этом старичке что-то очень и очень согласное с его бессмысленной присказкой, неуловимое родство неприглядной наружности со сказанным. Ауслендер вдруг застыл, как если бы увидел хищное чудовище, неслышно к нему подобравшееся.
– Пища наша, – пробормотал он не своим голосом. – Пища наша – щи да каша, – отрешенно повторил он еще раз. – Вот оно как.
Вьюшин с беспокойством заглянул ему в лицо – так и есть, тихушник до чего-то додумался.
– Иона… Борисович, – позвал он неуверенно. – Что это с вами?
Ауслендер обернулся и дико посмотрел на Вьюшина.
– Н-ничего… ничего особенного, – пролепетал он в смятении. – Заболтался я с тобой, а мне же надо… давай пять, увидимся… бегу я…
Он дернул дрожащей рукой, не дождался ответного рукопожатия и выпрыгнул в дождь и слякоть. Молнии, будто резвясь в плохом спектакле, яростно забегали, гром зашелся грозным кашлем. Вьюшин гневно
