пришло? – Пауэрс не заметил, что заговорил вслух. – Думаешь, время пришло?
Он поднял руку к лицу, серебряный доллар сверкнул и потух. Пауэрс смотрел на него с сожалением. Нет, доллар не был его счастливым талисманом, не был подарком любимой – он был пустотелой оболочкой, футляром для булавки с дозой смертельного яда. Такие доллары выдавали всем пилотам «Отряда 10–10». Инструкция гласила: «В случае, если пилот секретной разведки попадет в плен и у него возникнут сомнения в том, что он сможет выдержать пытки и допросы, тогда он может воспользоваться булавкой, чтобы избавить себя от мучений».
– Но ведь тебя еще не взяли. Ты не в плену, тебя не пытают, так стоит ли торопиться? – Пауэрс пытался разобраться в противоречивых чувствах. – Убивать себя ты по инструкции не обязан. Ты не самурай, не камикадзе. Ты просто пилот, выполняющий долг перед своей страной. Так стоит ли использовать яд?
Перед глазами снова встало лицо Барбары. Печаль в ее глазах настолько неподдельная! О чем она грустит? Чему печалится? Не его ли смерти?
Пауэрс открыл монету, извлек булавку. Какое-то время держал ее в руках, затем спрятал в карман. «Еще не время, – решил он. – Возможно, это еще не конец».
Снижаясь на парашюте, Пауэрс начал осматриваться. Под ним открывалось поле, с северной стороны виднелся населенный пункт. Оттуда на полном ходу к полю летел автомобиль. Пауэрс понял, что люди, сидящие в машине, торопятся не просто так. Они едут за ним, по его душу. Еще он понял, что, как бы быстро ни снижался парашют, люди в автомобиле все равно его догонят. На память пришли рассказы друзей-пилотов о коммунистических тюрьмах. Быть плененным советскими властями казалось Пауэрсу ужасным, а тюрьмы СССР должны были быть совершеннейшим адом. И все же принять яд он не решился. «Не сейчас, – в очередной раз повторил он. – Еще не время».
После приземления он успел отстегнуть стропы, а дальше им завладели те, кто охотился за ним на автомобиле. С этого момента его свобода закончилась.
Он не сопротивлялся, когда люди в странной одежде скручивали ему руки бельевыми веревками, когда запихивали его в пропахший навозом автомобиль. Русскую речь он знал плохо, поэтому не мог понять, о чем говорили между собой люди, пленившие его. Пауэрса немного озадачило то, что к нему совсем не обращались. Не задавали вопросов, не требовали объяснений, словно то, как и почему он здесь появился, не имело особого значения. Он не знал, какие события предшествовали его падению и какой переполох он устроил в отдельно взятой советской деревне. Слово «шпион», которое люди, пленившие его, произносили в каждой фразе – это все, что он смог понять.
Те, кто задержал «шпиона», и сами толком не знали, кого и зачем они связали веревками и везут в местный сельсовет. Когда на окраину деревни Поварня посыпались обломки сбитого самолета, взволнованные жители побежали с докладом к местным властям. Председатель Косулинского сельского совета как раз приехал
