эти факты, что образование, даже самое лучшее, учит людей не презирать силу, а лишь использовать ее? Разве не доказывают они, что образование и рядом не стоит с благородством и великодушием, а напротив, заставляет людей так сильно волноваться о сохранении за собой власти – той «роскоши и силы», о которых вещал поэт – что, когда их просят поделиться ими, они используют не силу, а куда более хитрые методы?! Разве сила и власть не ассоциируются, в первую очередь, с войной? Как тогда университетское образование способно повлиять на людей и помочь предотвратить войну? Однако все течет, все изменяется – проходят годы. Пусть медленно и порой незаметно, но время очень многое меняет. И, наконец, история сообщает нам, что после всех истраченных часов и сил, ценность которых не поддается исчислению, повторное ходатайство терпеливых женщин о праве использовать аббревиатуру Б.И. после своего имени ради получения работы было удовлетворено. Но это право, уточняет история, было лишь номинальным. Поверите или нет, сэр, но в 1937 году – и это чистый факт, а не вымысел – в Кембридже женские колледжи по-прежнему не считаются частью университета [25]. А число дочерей образованных мужчин, которым позволено-таки получать образование, строго ограничено, хотя и те и другие одинаково отчисляют денежные средства в фонд университета [26]. Что касается бедности, «Times» снабжает нас цифрами, понятными без всякой математики. Сравнивать суммы, выделяемые на стипендии мужских и женских колледжей, бессмысленно; совершенно очевидно, что женские колледжи, по сравнению с мужскими, невероятно и постыдно бедны [27].
Последний факт подтверждает и письмо женщины, почетного казначея, с просьбой о средствах на перестройку ее колледжа. Она просила их какое-то время назад и, кажется, просит до сих пор. В свете всего вышесказанного не осталось и тени сомнения, действительно ли она так бедна и ее колледж нуждается в ремонте?! Но мы по-прежнему далеки от понимания, какой ответ нам следует дать на ее просьбу о помощи. История, биографии и ежедневные газеты не помогают нам ни ответить согласием, ни установить определенные требования. Они скорее поднимают множество вопросов. Во-первых, что может заставить думать нас, будто университетское образование способно настроить людей против войны? И, если помочь дочери образованного мужчины поступить в Кембридж, разве мы не заставим ее тем самым думать прежде всего о войне, а не об образовании? Разве не принудим сражаться, подобно собственным братьям, за награды и привилегии, вместо того чтобы просто получать знания? А, во-вторых, поскольку дочери образованных мужчин не являются членами совета Кембриджа и не имеют влияния на образование, каким образом они тогда смогут изменить его, если их попросить? И, наконец, встают другие вопросы – вопросы практического характера, которые будут легко понятны занятым мужчинам, почетным казначеям, вроде вас, сэр. Уж вы-то согласитесь, что просить тех, кто так сильно занят организацией фондов по перестройке колледжей, исследовать сущность образования и его помощь в предотвращении войны – означает взвалить еще один сноп сена на уже перегруженную спину. Кроме того, посторонний и не имеющий
