своем охотничьем домике. Том самом, что сгорел во время войны четверть века назад, а вот столетием раньше процветает… Ну, Иштван? Так что вы обо всем этом знаете?
– В двух словах не расскажешь…
Я посмотрел на часы. На четырнадцать ноль-ноль (звонил дежурный из штаба батальона) у комбата назначено совещание командиров стрелковых рот и еще нескольких подразделений, а сейчас нет и десяти, и никаких неотложных дел не предвидится. Езды до городка, где разместился комбат со штабом, – минут двадцать, а больше никаких забот. Времени достаточно.
– Ничего, времени у меня достаточно, – сказал я. – Только постарайтесь не рассусоливать. Выделяйте главное.
– Главное… Главное, пожалуй, в том, господин капитан, что история, которую я вам рассказал в первый день, – сплошная ложь.
– Это которая?
– О том, что у графини Эржи был роман с графом Рудольфом и старый ревнивый муж, граф Пароттаи, узнав об этом, ее отравил. А потом нанял наемных убийц и для Рудольфа. Все было совсем не так. Роман у нее был не с Рудольфом, а как раз с художником, нарисовавшим обе картины, Михалом Отрокочи. А граф Пароттаи, между прочим, был вовсе не старик, а мужчина средних лет, и у него самого был пылкий роман с одной дамой. Они с графиней с некоторых пор жили каждый своей жизнью и совершенно друг друга не ревновали. Никто графиню не травил. Она просто исчезла. Вот графа Рудольфа и правда убили на лесной дороге. Могила графини Эржи в фамильном склепе пуста. Всю эту историю с романом, ревностью и ядом в бокале очень мастерски распустили в виде сплетни, и все ей поверили: для тех времен история была прямо-таки банальная…
– А на самом деле как было?
– Позвольте, господин капитан, я зайду немного издалека… Ни нынешний господин граф, ни его отец никогда не интересовались книгами, а вот дедушка – наоборот. Он был… Есть какое-то ученое слово, которым называют человека, охваченного прямо-таки фанатичной любовью к старым книгам и рукописям…
– Библиофил, – подсказал я. – Говорят еще – библиоман.
– Да, кажется, так это называли – именно библиоман… Эта страсть у него развилась рано, еще в относительно молодые годы, и захватила, как пьяницу – вино или гуляку – женщины. Правда, я так думаю, эта страсть гораздо благороднее вина или женщин, господин капитан?
– Пожалуй…
– Сам я уж никак не книгочей, но понимаю такие вещи… Вот только эта страсть себя проявляла точно так же, как другие, далеко не столь благородные. Я имею в виду, он света белого не видел за своей библиотекой. В жизни местного благородного общества совершенно никакого участия не принимал, чем многих против себя восстановил – на что ему было глубоко наплевать. Никого не принимал, никому не наносил визитов, не обращал внимания не только на женщин, но и на собственную жену. А она была женщина исключительно красивая, молодая, темпераментная, так что давно уже жила своей собственной жизнью. – Иштван отошел настолько, что его физиономия приняла чуточку плутовское выражение. – Болтали даже, что его дети… не совсем его дети, но это, я понимаю, к нашей теме
