оказалось обманчивым. Он отшвырнул юношу с неожиданной силой так, что тот отлетел на добрых пару саженей и, не удержавшись, шлёпнулся в снег.
– Куды прёшь?!
Игнатий заступил ему дорогу:
– Эй, ты, пьяная скотина, товарища не тронь!
– Ге! Да то ж кадеты! У, пёсьи дети! Бей их, робяты!
Лязгнули клинки, в мгновение выдернутые из ножен, и ощетинились двумя шеренгами убийственных жал. У гвардейцев, а это, разумеется, оказались они, шпаги были длиннее, но из четверых трое едва держались на ногах.
Впрочем, особого перевеса в силе это не давало, поскольку из пятерых кадет, хоть и совершенно трезвых, ловко обращаться с оружием умели лишь двое.
Со звоном скрестились клинки, ругнулся дурным словом Игнатий – шпага гвардейца порезала левую руку.
Из кабака поглазеть на потеху потянулись завсегдатаи, и, разделясь на два лагеря, принялись подбадривать дерущихся. Самого трезвого из противников Алексей взял на себя. Тот орудовал клинком ловко, но без задора, точно находился на плацу во время экзерциции. В сумраке Алексей видел лишь контур горбоносого лица, поблёскивающие в темноте глаза да курчавые волосы, выбившиеся из-под треуголки, слишком короткие и тёмные, чтобы быть париком.
Один из гвардейцев, поскользнувшись, рухнул в грязную жижу, да так и остался в ней лежать, отчаянно матерясь от обиды и разочарования. Зеваки под локотки оттащили его к стене.
– Тикайте, хлопцы, стража! – крикнули вдруг в толпе, и кабацкий люд бросился врассыпную – мало кому хотелось встречаться со стражниками. Не прошло и минуты, как возле кружала не осталось никого, кроме давешнего вояки, павшего в поединке с Бахусом3.
Шеренга дерущихся раскатилась в разные стороны. Противник Алексея, первым сунув шпагу в ножны, велел своим товарищам: «Уходим». Они подхватили под руки скорбно матерящегося приятеля и бегом бросились в темноту.
Кадеты же, не дожидаясь блюстителей порядка, побежали в противоположную сторону.
Уже на середине Невы, сидя в розвальнях, которые споро тащила приземистая и лохматая, как мамонт, лошадёнка, Алексей хмуро глянул на раскрасневшегося Игнатия. Глаза однокашника задорно блестели.
– Ты зачем в драку полез?
– Чего ты бескуражный такой, Ладыженский? Поди, там, где ты прошёл, три года куры не несутся. От тоски. – Он фыркнул выразительно. – Нешто им спускать было? Нет, вот ей-богу – кабы не знал, что ты на курсе первый фехтовальщик, решил бы, что трусишься!
Он поковырял пальцем дырку на рукаве кафтана, вздохнул раздумчиво:
– Опять биту быть. Эх, не везёт мне, сироте…
– Почему вы не доложили о нарушениях дисциплины во время вчерашнего увольнения? – Глубоко посаженные глаза из-под нахмуренных бровей смотрели сурово.
Комната
Бахус – бог виноделия в древней Греции.
