так из-за перьев рябых называют. А у дяди Юры нож специальный охотничий, рукоятка из копытца косули, понял?
– Я тоже такой видел, – неожиданно поддержал меня Андрей Букалов. – Вещь. Сталь легированная, я бы не отказался.
– И я, – поддакнул Пончик.
Мнение Андрея поддерживали все, а потому смех сошел на нет. А Володя Кошеверов рассказал о штыке, который нашел на свалке. На штыке были следы крови, и стали рядить да гадать, откуда он взялся, как попал на свалку и чья это кровь.
«Вот бы был у меня Андрей старшим братом!»…
– Ну че, ребя, надо до хаты двигать… – полуспросил, полуприказал Андрей.
Уходить из теплой сторожки не хотелось. Варежки были в каплях росы, насквозь мокрые, пришлось отжимать воду на пол. В голову лезли мысли о том, как хорошо можно переночевать около печки… Но делать нечего. Дома ведь даже не знают, где я. Ну да, каникулы, но все равно надо было спроситься.
В буржуйку накидали снега, и из нее повалил пар, пахнущий пожарищем. Охотникам оставили сахарный песок в пакете. Дверь закрыли и опять закидали снегом, чтобы зря не открывалась.
Лес закаменел непроглядной чернотой. От варежек шел пар, торчащие нитки поседели. «Дошел досюда, дойдешь и до дома», – повторял я про себя с героическим остервенением. Постепенно снег немного посветлел, хотя по сторонам смотреть не хотелось. До Солодова лога я бодро бежал четвертым, лыжня вела все под горку. Но на росчистях азарт поблек, меня обогнал Кузя, а Пончика я сам пропустил вперед: как ему там идти одному, если за ним только темнота.
Далеко в садах мерцал одинокий фонарь. Звезд не было и не будет: небо давно затянуто тучами. Но далеко над лесами небо еле-еле окрашено желтеющей дымкой: там город, там дом. Варежки скоробились в корки. В каждом движении я взвешивал оставшиеся силы, панически цепляясь за мысль: «Ты сможешь, ты сильный». Тело ничего про себя не знало, готовое поверить и в погибель, и в спасение.
Перед Исой слетела лыжа. Не страшно: лыжа цела, крепление тоже, ногу не подвернул. Но когда я принялся надевать ее заново, то обнаружилось, что руки не шевелятся. Крючок не накидывался, в крепление и в подошву забился лед. Прошло минут десять, пока проклятый крючок наконец защелкнулся. Разогнувшись, я стал впихивать в лямки лыжных палок руки, как будто это были посторонние непослушные предметы. Вокруг не было ни души. «Володя! – закричал я. – Ребя!» Почему Володя? Наверное, Володя был самый спокойный и самый справедливый. Но не отозвался даже он. Мороз трещал, точно костер, холод переливался между небом и землей.
Ребята ушли далеко вперед, а с ними – остатки сил. Одно дело подгонять себя, видя впереди спины друзей, когда их общая сила берет тебя на буксир наглядного примера. Но сейчас догонять было некого. Я поплелся вперед. Было тихо – уже по-ночному, и в этой тишине звуки скользящих лыж и скрип лыжных палок пугали как знак зимнего таежного безлюдья.
«Что бывает, если отморозить пальцы? Они потом просто хуже работают или их отрезают? А вдруг не только пальцы? В девятом доме живет
