я дать тебя кромсатьножам чужим и недостойным,
мешая ненависть со стоном?!
Так, вашу мать!
Междоусобны наши войны.
Дав свою плоть,
мы продаём себя невольно
и то, что завещал Господь.
Мне снится сон: пустыня Гоби.
На перевязи, на весу,
как бы возлюбленную в гробе,
я руку мёртвую несу.
Возлюбленная – как акула.
Творя инцест,
меня почти совсем сглотнула,
ещё секунда – сердце съест!
Прощаюсь с преданною жизнью.
Рука ж вполне
здоровая – на ней повисну,
как тощий плащ или кашне.
Плач по юности
Когда проходит молодость –
кранты миропорядку!
Как будто в вашем мобиле
украли подзарядку.
Когда проходит молодость,
не бегайте по знахарям.
Вас озарит, как молния,
изнанковыми знаками.
Ведь секс – не только
молодость.
Себе не изменяя,
займитесь, как сейсмологист,
иными временами.
БГ – для двоих
Борис Гребенщиков –
Брысь! для гробовщиков.
Пускай фанаты в Переделкине
ждут на пеньках.
Он пел ва-банк.
Он написал на беспределе:
«Буддийский панк».
Из гроба вычехлив гитару,
буддист, но без бубенчиков.
Он пел нам новое и старое –
Б. Г. – Борис Гребенщиков.
Он пел для нас одних с тобою.
Намокли ягоды в кульке.
И Бог невидимой рукою
держал бородку
в кулаке.
А ты сидела в стиле диско,
с глазами, полными луной
и солнцем,
спелым по-буддийски
над непробудною страной.
«Панкуешь?» –
спросит христианство.
«А хули ж?» –
говорит буддизм.
«Страданье», –
говорит пространство.
«Свобода», –
сам в ней убедись.
Нам, безголосым, он – как Сопот
и христианский стадион.
Уйдя в великий полушёпот,
был этим грандиозен он.
И кто-то в чёрных лимузинах
на фоне неба пролетал,
и изгибался Илюмжинов
во власти инопланетян.
Дистанционной Камасутрой
Ты мне сияла через стол.
И эхо въелось в нашу утварь,
не зная, что Б. Г. ушёл.
А где-то рядышком есть истина.
Но рацио заполнил бланк.
И почему на нём написано
дурацкое: «Буддийский панк»?!
Беллада
Сколько нам сулит аварий родендроновский синдром? Сколько раз нам закрывали, Белла, твой аэродром?
За полвека правления Беллы,
государыни русской поэзии,
в нас поэзия подобрела,
государственно
