у вас моя расчёска и мой платок? – глядя на лежащие перед ней предметы, удивившись спросила Светлана.
– Это мои люди, прости, добыли для экспертизы, – виновато посмотрев на дочь, ответила Светлана Викторовна. – Вот посмотри, почитай. Это – заключение.
Светлана взяла бланк и начала внимательно читать.
– Да, совпадение 99,9%, – остановив взгляд на заключение экспертизы, ни то с досадой, ни то с облегчением, произнесла она.
– Можешь не сомневаться, – наблюдая за дочерью, сказала Светлана Викторовна, – это я тебя родила и очень сожалею, что не вырастила. Ты, Светочка, даже не представляешь, как я об этом сожалею?!
– Не расстраивайтесь. Учила и воспитывала я себя сама, а трудная жизнь только закалила, научила выживать.
– Расскажи, что было дальше.
– Мне совсем не хочется больше ничего рассказывать, – с грустью произнесла Светлана. – Зачем вам это?
– Нет, Света, я хочу знать, – решительно проговорила Светлана Викторовна. – Я хочу всё знать! Пожалуйста, не жалей меня, рассказывая всё как было. Всю правду!
– Хорошо, – с досадой ответила та. – Хотя, если честно, я не планировала больше ничего рассказывать. Грустно и больно всё это вспоминать.
– Рассказывай, Света, ещё раз говорю, не жалей меня. Говори, я слушаю.
– Как хотите. Хотите слушать – слушайте?! – вздохнув, ответила та. – Дальше ничего не изменилось. Взрослея, я по-другому реагировала на мамины поступки. Домашние дела, в основном, были на мне. Два раза в год мы делали ремонт: белили стены, красили окна, пол. Мама была очень чистоплотной, любила порядок. Белили мы с ней вдвоём, наверное, лет с двенадцати. Я, наравне с ней, махала кистью. Она со стола по верхам, я по низам. После побелки, моей обязанностью было отмыть батареи и пол от известки во всём доме. В воду она наливала сильно пахнущую жидкость, по-моему – аммиак. Говорила, что так лучше и быстрее отмоется, но я не замечала отличия, только помню, как щипало глаза и руки. Было очень тяжело! Когда уже не было сил, я ползком передвигалась с дощечки на дощечку, от усталости дрожа всем телом. Но мне никогда никто не помогал и, сжав зубы, приходилось справляться самой. Лет с тринадцати – четырнадцати, меня уже заставляли двигать мебель, даже шифоньер! Сейчас я понимаю, почему меня не жалели и не берегли, – замолчав, она взглянула на Светлану Викторовну.
– Да, да, – понимая, что сказано это было с укором в её адрес, печально ответила та, – это я виновата во всём, только я одна. Если бы я знала! – она опустила глаза и заплакала.
– Не надо, поздно плакать? – вздохнув проговорила Светлана. – Я уже давно выросла и здоровье у меня от тяжелой работы не подорвалось, грех жаловаться. А то, почему ко мне так относились, теперь понятно. Это всегда было для меня загадкой, а сейчас всё легло как в пазлах. Мысленно, я называла себя Золушкой и в глубине души надеялась, что, как и у неё, у меня должно всё измениться и обязательно произойдёт какая-нибудь сказка!
– А отец,
