за чем дело стало? – искренне удивилась Кала. – На свете столько брачных обычаев – мы можем выбрать любой, что придется по душе! К примеру, тот, который люди почему-то называют «браком богов»!
– Это когда невеста отдается жрецу во время жертвоприношения?! – возмущенью моему не было предела. – Где я тебе жреца в лесу найду, да еще на ночь глядя! Как насчет риши-брака? Там никакие жрецы не требуются!
– А ты что, прячешь снаружи двух коров?
– Коровы? – поперхнулся я. – Две? Зачем – коровы?
– А выкуп за невесту? Согласно риши-браку!
– Коров у меня с собой нет, – признался я. – Значит, и риши-брак не годится. Ты не помнишь, как там женятся асуры?
– Ну, если ты такой бедный, что не имеешь даже пары коров, то брак асуров тоже не для тебя. У них положен куда больший выкуп!
– Действительно! – пока Кала смеялась, я припомнил кое-какие свои похождения. – Каюсь, запамятовал!
– Только не предлагай мне выйти за тебя замуж по обычаю ракшасов, – упредила мою следующую мысль Кала-Время. – Ибо тогда тебе пришлось бы меня похитить, перебив при этом мою родню!
– Не буду, не буду! – спешно пообещал я, хотя именно таким образом сочетался со своей Шачи и знал, что в ракшас-браке имелись свои преимущества; в первую очередь, отсутствие тещи. – Как тебе, милочка, понравится брак по обычаю пишачей?
– Изнасиловать во сне или беспамятстве? – Кала задумалась. – Это мысль… Хотя спать мне не хочется, да и сопротивляться – тоже. Увы, вынуждена тебя разочаровать, женишок: насилия не получится.
– Ну, тогда остается брак по обычаю гандхарвов, – подытожил я. – Без церемоний, по любви и обоюдному согласию…
И медленно притянул Калу к себе, вдохнув запах ее волос.
– Пожалуй, – она выскользнула из моих объятий, поднялась на ноги и отправилась в угол хижины, где истекал влагой ее кувшин.
– Эй! Постой! Куда ты?!
– Даже гандхарвы совершают очистительное омовение перед ночью любви, – прозвучал ответ.
Она была права.
Я кивнул, со вздохом поднялся с нагретого ложа, сбрасывая остатки одежды, отошел к порожку и принял из ее рук тяжеленный кувшин.
Как она его таскает целыми днями – ума не приложу!
Напрягшись, я поднял сосуд над собой и наклонил.
Обжигающий водопад обрушился на меня. Вышиб дух, кабаньей щетиной вздыбил волоски на теле, насильно исторг из груди вопль ужаса и восторга; крик длился, и водопад длился, словно в кувшине Калы сошлись воедино все родники Трехмирья, а в глотке Индры поселился Ревун-Рудра, бешеный бог зверья и гнева, пугавший своим ревом вселенную задолго до того, как его, будто в издевку, прозвали Шивой.
То есть Милостивцем.
Отфыркиваясь, я стоял, возвращаясь к жизни, и чувствовал себя заново родившимся. Это было внове, хотя бы потому, что я никогда не сходился с Мореной-Смертью ближе, чем на переговорах между Востоком и Югом. Утраченное
