дальше, когда услышал звук похожий на тихий сдавленный стон и следом за ним чуть более громкий и звонкий влажный шлепок.
– Твою ж мать, – пробормотал Егор.
По полу ближайшего вагона, как инфернальная дорожная разметка тянулась длинная кровавая полоса.
2
Он всю жизнь старался избегать конфликтов и по странной причине это ему удавалось. В детстве, в то время как его сверстники с остервенением дрались друг с другом, с родителями и со всем безумным миром, приходили домой с синяками на пол лица, с выбитыми зубами и в окровавленной одежде, Егор был словно заговоренный.
Без всяких сомнений тут встретились два одиночества, подсказал ему здравый смысл, два обозленных подростка, которые не понятно, что и кому хотят доказать. Этот эгоистичный кусок дерьма, имеющийся внутри каждого из нас, безапелляционно заявил, чтобы там не происходило это не дело Егора, и его оно не касается.
Иди своей дорогой, как поезд из задачки для первого класса, убеждал его здравый смысл. Но если бы люди всегда прислушивались к блеянью этой испуганной овцы, прячущейся у них в душах, то их жизнь стала бы пресной, а все по-настоящему захватывающие истории так и не увидели бы свет.
Сквозь окна хорошо просматривался весь вагон. Он видел верхние части кресел, рекламные объявления и лимонные стены с другой стороны состава. А еще темные пятна на креслах, кляксы и разводы на стеклах.
Нет, что бы ни произошло здесь, это совсем не было похоже на разборку двух разгоряченных алкоголем петухов. Дела обстояли гораздо серьезней. Дела выглядели хреново.
– Где же бравая королевская гвардия, когда она действительно нужна, – разозлился Егор и крикнул предательски дрогнувшим голосом. – Эй! Там кто-то есть? У вас все в порядке?
Вместо ответа опять повторился влажный шлепок – теперь уже отчетливый и не таящийся.
– К черту. – Он решительно двинулся к открытым дверям вагона. – Пошло все к черту.
3
Ухватившись за край дверного проема, Егор заглянул внутрь вагона.
Кровь была повсюду. Ей были перемазаны кресла и пол, испачканы ручки, забрызганы стекла. Кое-где она уже начинала густеть, а где-то все еще растекалась веселыми ручейками, будто весенняя капель в аду.
В проходе на полу сидел двухметровый амбал. Длинный посеревший от старости фартук защищал черной траурный костюм от брызг. Абсолютно лысый череп блестел в ярком свете ламп.
Он погрузил огромные волосатые руки, выглядывающие из-под закатанных рукавов рубашки и пиджака, в пузатый старинный саквояж. Доставая из него всевозможные ножи, бугай рассматривал каждый и убирал в сторону, аккуратно выкладывая на ближайшее кресло.
Перед амбалом лежало тело молодого человека. Вскрытая грудная клетка белела костями. Безжизненные глаза удивленно смотрели на потолок.
Лысый удовлетворенно хрюкнул
