распечатывать Чупа Чупс, настроение у неё было приподнятое. – Он уже полтора месяца не пьёт, исправляется… Хоть какая-то польза от нашего побега. Наказание не прошло даром.
Медсестра опустилась на соседнюю кровать.
– Про что ты?
Маркус откинулась на подушку с торчащей из уголка рта белой пластиковой палкой, издала громкий выдох.
– Из всех, с кем я общалась, только вы малость верите моим словам… – сказала пациентка. – По вашему лицу это видно. Сомнения, поиск истины… А все остальные – противные, занудные, зацикленные сухари! Нашли козла отпущения, отчима, и стоят на своём. – Карамель громко загромыхала в зубах. – Говорят мне: «Он вас запугал? Не бойся… Мы его посадим. Он вам больше ничего не сделает. Ты только заявление на него накатай».
Резкий порыв ветра задёргал приоткрытой оконной рамой. Олеся подошла к окну, наглухо закрыла его и окинула взглядом ненастную обстановку на улице: быстро набежали тучи, небо почернело, ветер подбрасывал всё, что попадалось ему на пути, взвинчивал клубы пыли вперемешку с опавшими листьями. Вероятно, снова надвигались ливневые дожди.
– Ну а как же было на самом деле? – спросила Олеся, присев на край соседней кровати.
Пациентка перевела взгляд с потолка на медсестру и перестала громыхать карамелью. Вытащив её изо рта за конец трубочки рукой, залепленной лейкопластырями, она облизала губы, произнесла с виноватым видом, опустив глаза:
– Это отчиму надо на нас с Марьянкой заявление катать… Мы его подставили, понимаете? – Карие радужки вновь уставились на Олесю. – Мы организовали побег специально с таким расчётом – не взяли телефонов, одежду не тронули, постель оставили не заправленной… В общем так, чтобы все подумали, будто бы он нас укокошил.
Дверь распахнулась. Наина вошла задом, подтаскивая за собой наполненное водой ведро и швабру. Диалогу суждено было прерваться. Олеся сразу молча вышла, чтобы у санитарки не возникало предположений, что постовая медсестра вместо выполнения своих обязанностей часто засиживается в палате под номером «14».
Вечером, перед отходом отделения ко сну Олеся занималась бумажной, рукописной и канцелярской деятельностью: что-то подклеивала, нарезала, что-то записывала, подписывала, вкладывала, а заодно прислушивалась к беседе женщин-коллег с выздоравливающим больным Смирновым. Разговор с Маркус не давал покоя, что-то было не так. Несмотря на несуразные объяснения, чувствовалось: жертва, попавшая в переплёт событий, не врёт и не повторяет чужой текст под чью-то дудку.
За всё время пребывания в стационаре Маркус ни с кем не вошла в контакт, а с ней, с Олесей, разговаривает охотно, делает откровенные признания, хоть и бредовые…
Смирнов, общительный мужчина в рассвете лет, облокотился о стойку поста, словно о стойку бара, он пытался привлечь внимание обаятельных работниц травматологии. По всей видимости в мужской палате его красноречие не производило должного эффекта перед сонной лежачей аудиторией – битыми мотоциклистами и другими участниками ДТП.
Олеся
