важнее в ней будет роль заговорщиков, а не широких народных движений (Каутский приводит в пример Италию).
Он видит предтеч большевизма скорее в Нечаеве, чем в Марксе, и цитирует Розу Люксембург, критиковавшую Ленина за излишний «бюрократический централизм», который сковывает, как панцирь, возможности и устремления пролетариата.
По Каутскому, после революции заговорщические принципы, установленные Лениным внутри большевистской партии, были перенесены на общегосударственный уровень, а потом и на уровень международный (в Коминтерне).
Политический образец для Каутского – английский чартизм, его антипод – французский бланкизм, и большевики пошли именно этим, вторым путем.
Симпатии «марксистского Папы» однозначно на стороне меньшевиков, таких людей, как Мартов или Плеханов.
Большевизму он предсказывает неизбежное историческое крушение, которое надолго и во всем мире дискредитирует саму идею социализма.
В 1922 году Каутский утверждает («Пролетарская революция и ее программа»), что переходный период – это правление демократической коалиции, а вовсе не диктатура пролетариата. Идеолог большевистской партии Бухарин в 1925 году объявит эту подмену окончательной «изменой марксизму». В этом смысле Каутского можно упрекнуть в возврате к лассальянству своей молодости.
Если говорить о консолидированном мнении партийного руководства, то лидеры большевиков решили, что, с одной стороны, Каутскому (как и меньшевикам) не хватило исторической диалектики, чтобы оценить всю смелость их парадоксальной стратегии, а с другой стороны, сама эта нехватка диалектики у признанного во всем мире марксистского ортодокса связана с его постепенным встраиванием в «нормальную» политику, все менее предполагающую возможность насильственных революций, а тем более гражданских войн.
С точки зрения Ленина и Троцкого, сама эта «нормальность» европейской парламентской политики есть хрупкий компромисс, который в любой момент может быть обнулен в пользу одного из борющихся классов. Западная демократия не абсолютная ценность, но только промежуточный финиш, недолгое состояние антагонистического общества в межреволюционные периоды его развития.
По Каутскому, у большевиков для социализма нет ни средств (демократическая политика), ни условий (уровень развития производств и классового сознания), а полагать, что все это возникнет по ходу в условиях партийной диктатуры над малограмотным аграрным населением, значит впадать в авангардизм, не подкрепленный ничем.
Для возникновения новых, социалистических отношений в обществе недостаточно ни экспроприаций, ни декретов, ни Красной армии.
Видный меньшевик – эмигрант Александр Потресов – поддержал Каутского в этой полемике в 1927 году.
В конце концов Каутский признает победивший в России большевизм партийным самодержавием.
В 1930 году он
