едва я собрался уже попросить Вералгу, как она сама явилась к Вану неожиданно.
– Ты… ты… паршивец, куда ты дел свою шлюху? – услышал я, едва она переступила порог его горницы.
– Полегче, Вералга, – строго сказал они, я услышал, как он поднялся из-за стола, за которым сидел. – Я шлюх вовсе никогда не знал.
– Не знал?! Не знал, что Аяя – шлюха из шлюх! Богиня Любви! Её жрицы все проститутки!
– Прекрати, Вералга, ежли не хочешь снова остаться без рта, – сказал Ван негромко, угрожающе.
– Прекратить! Да я… Викол отправился с ней! Викол! Вообрази, какой изощрённой тварью надо быть, чтобы обольстить Викола!
– Этого не может быть, – невозмутимо сказал Ван. – Если Викол оставил тебя, это не означает, что он отправился за Аяей.
– Викол пропал сразу вслед за ней, стало быть – он с ней. Где Аяя?! Только не лги, что она в могиле, будь так, и ты лежал бы рядом! Всё ложь! Всё ложь, что с нею! И дитя, похороненное и её добродетель! А ты всё веришь, ты веришь в её любовь, в то, что она не обманывала тебя!
– Меня не обмануть, – сказал Ван.
– Ну конечно, вас обмануть ничего не стоит, когда у вас стоит! – пошипела Вералга.
– Ты в этом знаешь толк, похоже? В обмане и остальном, о чём говоришь, да? Кто тут тогда шлюха?
– Не смей разговаривать со мной подобным манером! Учти, найду твою дрянь раньше тебя – прикончу. Прикончу, если не прикончишь ты.
Ван помолчал некоторое время, я слышал, как он сел – скрипнул стул. И произнёс негромко и значительно:
– Аяю не тронь. Что бы ни было, что бы она ни сделала, она моя, и мне решать, что с нею делать… Ясно? Моя. Я с нею обвенчан, кто может это изменить? Ни ты и никто. Так что забудь о мести ей, иначе…
– Угрожаешь мне?
– Нет. Ни в коем случае, – ответил он, усмехнувшись, и, клянусь, у Вералги от этой усмешки по коже побежали мурашки размером с крыс…
…Признаться, мне было плевать, произвели ли мои слова впечатление на Вералгу или нет, мои мысли были далеко, тем паче, я был уверен, что ничего дурного на деле она не может причинить Аяе, так, болтовня. Сам я думал днесь о том, что сказал мне князь Иван Иваныч, когда спросил о жене и моём мнимом вдовстве.
– Нехорошие слухи, Василий, появились, будто бы… не своей смертью померла твоя жёнка. Будто бы ты… убил её?
Я обомлел. Вот это да…
– Сказывают, что ссорились вы, а после никто её уже не видел, – Иван Иваныч внимательно вгляделся в меня. – Что скажешь? Дознание мне учинить? Чадь твою расспросить али как? Сам признаешься?
В его совещательной горнице, где он обычно сиживал с дьяками, советниками али с братом Семёном, мы были одни, и говорил он не строго и негромко, словно надеясь услышать ответ, который успокоит его.
– Говорят, даже гроб не открыли на отпевании и на погосте тож… Отчего это, Василий? Признайся мне, как на исповеди, убил? Я придумаю, как тебя спасти, отвести подозрения, оправдать. А, Василий? Убил?
– Да нет же, Иван Иваныч!
