Я танцую на веревке. Ворую только сам по себе, когда захочется.
– Как это – танцуешь на веревке? – поразился Ангус, представив себе какой-то ужас.
– Представление на площади, – Ланси встал на одну ногу и помахал руками в воздухе. – Финад держит всех уличных акробатов, актеров, певцов, шутов, огнеглотателей, канатоходцев и прочих. Но два самых его любимых представления – наше, «Танцоры ветров», и «Страсть огня». Он же сам когда-то выступал на канате, пока…
– Пока не растолстел? – улыбнулся Ангус.
– Нет, пока не упал с высоты трех домов и не сломал себе спину, – серьезно посмотрел на него Ланси. – Но это не отбило у него любовь к танцам на веревке. Правда, теперь за него танцуют другие. Хочешь посмотреть?
– Конечно, хочу! – закричал Ангус.
После упавшего с телеги хлеба это была вторая настоящая радость с тех пор, как служанка, убегавшая из охваченного огнем и смертью дворца, швырнула его в сточную канаву, откуда его потом выловила Нэнни.
– Тогда пойдем гулять, пока вечер не придет, – заявил Ланси. – Большое представление вечером. Сегодня четвертый день недели, на площади вешают и рубят головы, так что дневного представления нету.
– А ты будешь вечером выступать? – спросил Ангус. Глаза у него блестели от азарта.
– Нет, – скис Ланси. – Я еще не настолько хорошо танцую, чтобы меня перед публикой выпускали.
Они долго бродили по закоулкам и улицам, Ангус успел снова проголодаться, но тут Ланси вдруг исчез и спустя несколько мгновений вернулся с двумя крадеными пирожками. Мальчишки помчались прочь, хохоча и пытаясь запихнуть горячее лакомство – как оказалось, с яблочной начинкой – в рот прямо на бегу.
Когда они доели добычу Ланси и Ангус облизал липкие пальцы, он вдруг понял, где они находятся.
На Сером пустыре, за площадью. Здесь на общем погосте были зарыты его мать и отец. Ангус, не слыша болтовни Ланси, медленно двинулся туда, где между могильных насыпей и куч мусора бродили бездомные собаки.
Ослепший от слез, ничего не видя перед собой, он сам не знал, куда бредет и зачем. И даже не сразу понял, что в кого-то врезался.
– Эй, эй, малявка, ты хоть перед собой смотри, – раздался сверху насмешливый голос. – А то снесешь и не заметишь.
Ангус поднял глаза и застыл, словно сосулька. На него смотрел самый жуткий и огромный человек из всех, кого мальчику доводилось видеть за свою недолгую семилетнюю жизнь.
Его отец, Старший Ворон, был рослым – ростом с самого короля Эннобара, славившегося своей статью. Брат его отца, Гордый Ворон, был еще выше, да и среди гвардейцев его сотни встречались настоящие великаны. Но этот превосходил их всех.
Голова его была наголо обрита, бороду незнакомец не носил, только светлые усы спускались вниз по углам рта. В правом ухе висела блестящая серебряная серьга, толстая и тяжелая. Нечеловечески широкие плечи переходили в мощные руки, на которых буграми вздувались громадные, как у быка, мускулы. Из верхней одежды на незнакомце была лишь перехваченная
